Читать «Однокурсники» онлайн - страница 48

Элиодор — только первая ступень его испытаний, первая «зацепка», как назвал Щелоков в том разговоре, где он — и как раскольник, и вообще — был безусловно прав.

Не узы брака страшны сами по себе, а та пропасть, которая разверзнется между повенчанными, если пойти под венец, как идут в почтовую контору — получать посылки, с расчетом на возможность разъезда или формального развода.

Рассказывая ему в игривом тоне о завтраке у Элиодора,

Надя все давала ему понять, что ведет свою линию и нисколько не увлекается Пятовым; но нимало не прочь от того, чтобы он ею все сильнее увлекался.

Он не выдержал и крикнул ей:

— Этак только куртизанки ведут себя!

Она не огорчилась, не заплакала, не стала оправдываться, а сказала только:

— Ничего ты не понимаешь!

А потом прибавила:

— Право, ты, Ваня, не стоишь даже того — как я о тебе говорила с Элиодором, когда он стал слегка прохаживаться на твой счет и предостерегать меня насчет нашего будущего брака.

В каких-нибудь два в половиной месяца у нее уже все свойства "жриц искусства", для которых все и вся должны служить средством подниматься выше и выше, до полного апофеоза.

Что ему было делать? Запретить ей иметь такие tete-a-tete'ы с Элиодором? Она не послушает. Да и с какого права?

Ведь у нее теперь свои дела с Элиодором. Она ему переводит и носит работу на дом — вот и все. Эта работа — только один предлог. Она и сама это прекрасно сознает; но тем лучше. Это в руках ее — лишний козырь.

Элиодор ей платит за труд; она — честная работница. А играя с ним, полегоньку может довести его и до "зеленого змия". Она его не боится — это верно; но если так пойдет, то она может привести его к возложению на себя венца "от камени честна".

И тогда как же ему — Заплатину, бедняку, без положения — соперничать с его степенством, Элиодором Кузьмичом Пятовым, на которого работает несколько тысяч прядильщиков, присучальщиков и ткачей?

Все это он целыми днями перебирал, отбивался от работы, даже перед своим «давальцем» — все тем же Элиодором — окажется неисправным работником.

И к товарищам его не тянет — отвести душу в каком- нибудь горячем споре.

Не хочет он лгать перед самим собою: его чувство к университету и студенчеству, к своим однокурсникам — не прежнее. Он боится даже его разбирать.

Перед закрытием лекций он испытал нечто крайне тяжелое.

Не личное столкновение, а кое-что гораздо более общее, показавшее ему, что за народ водится и среди его однокурсников, из тех, с которыми пришлось ему кончать курс.

Дело было так. Предложена была тема для реферата — предмет интересный, но требующий большой подготовки. Вызвался — раньше других — студент, которого он увидал тут едва ли не в первый раз или не замечал прежде.

По типу лица и по акценту — из инородцев, и скорее всего еврей. Так оно и оказалось.

И тут же, когда они расходились, едва ли не в присутствии этого студента, в одной группе

"националистов" поднялось зубоскальство насчет

"иерусалимских дворян", с таким оттенком, что он слушал, слушал и, на правах старшего студента, осадил какого-то