Читать «Однокурсники» онлайн - страница 47

Иван Прокофьич, присядь сюда, хотьь на минутку. Так нельзя толком разговаривать.

Заплатин присел к нему, и Щелоков взял его за руку, приблизив лицо к его лицу.

— Жаль мне тебя, друже. Ты человек и душевный и умственный — на редкость! Перед тобою долгий путь… работы, развития, хороших дел гражданина. Вот теперь надо приобрести права. Можешь пойти по любой дороге. И вдруг — ты навек хочешь связать свою судьбу с бабенкой. Извини меня. Твоя девица и красива, и, может быть, выше других качествами изукрашена, но зачем такое бессрочное обязательство?

Выражение Щелокова было как раз то, какое Заплатин употреблял, когда говорил с Надей о браке.

— Рассуждения не новые, — выговорил он.

— За новостями в магазины мод ходят, Иван Прокофьич…

Нельзя, друг мой сердечный, ставить все на карту из-за того, что природа наделила нас влечением к женскому полу. Пускай подождет и твоя девица. Пускай сначала сама-то сделается годной в подруги не мальчику, а мужу. Это, кажется, Марина говорит — у Пушкина — Самозванцу. Я не проповедую распутства и сам им не зашибаюсь. Но, право, лучше уже временно согрешить, чем век свой маяться… А теперь не пойти ли нам в трактир? Хоть немного бы сбросить с себя любовную хандру? Ась?

— Спасибо… не могу. Голове все хуже. Ни пить, ни есть я не в состоянии.

— А тогда ложись и не обессудь меня за все, что я тебе тут наговорил.

Щелоков пожал ему руку и тихо вышел из комнаты.

XII

Снежная сиверка гуляла по улицам и переулкам Москвы. Наступил четвертый день праздников.

Но все так же непразднично было на душе. Заплатин шел по тротуару, подняв воротник, шел без цели. Никуда его не тянуло: ни в зрелища, ни в гости.

Никогда он не чувствовал себя таким одиноким в Москве — никогда! Вечером — особенно!

Разве он мог себе представить, — когда мечтал с Надей, там у себя в городке, как они заживут в Москве, — что на праздниках, всего неделю перед Новым годом, они по целым дням не будут видеться!

Она каждый вечер — на репетициях, с какими-то любителями, — кажется, даже тайно от учителя декламации, который не очень это поощряет.

Он мог бы туда заходить, но не желает. Все это «театральство» сделалось ему противным до крайности.

Этот мир только теперь раскрылся перед ним во всей своей сути.

На примере Нади он видит, какая растлевающая струя забирается в душу.

Под предлогом увлечения искусством возделывают в себе чудовищное себялюбие, самовлюбленность, какую- то хроническую манию. Все равно что азартные игроки.

Нет ни Бога, ни истины, ни науки, ни отечества, ни друзей, ни ближних, ни добра, никаких убеждений; а есть только пьеса, роль, публика, «приемы», есть горячка кулис и театральной шумихи, состояние опьянения от хлопанья ладоней и вызовов.

Ничего более чудовищного в нравственном смысле не существует! И женщину этот недуг пожирает еще жесточе, чем мужчину.

Что будет из Нади через три-четыре года? Он без ужаса не может и теперь подумать.

Не к одному миллионеру-купчику должен он ревновать, а ко всему, чем она теперь живет, к каждому монологу, который она учит наизусть, к каждой роли, ко всему, ко всему!..