Читать «Истинная жизнь Севастьяна Найта» онлайн - страница 133

В. старается держаться хронологического порядка, чтобы, как он пишет, «не забежать вперед Севастьяна». И в самом деле: мы видим их вместе только в плюсквамперфекте, в трех разных ретроспекциях. Из сказанного выше можно заключить, что эти сводные братья («полубратья» по-английски) и не могут появиться вдвоем на одной сцене повествовательного времени книги, — ведь по условиям этой биографии, когда занавес поднимается, Севастьян Найт уже мертв, его нет. Мы видим тот же принцип в «Пнине», где, как только повествователь нагоняет предмет своего повествования, тот ускользает из книги. Нечто подобное находим и в «Соглядатае», где первое лицо не совмещается со «Смуровым», но замещается им и в этом смысле отсутствует. Формула В. В. (повествователя «Арлекинов») оказывается верна с переменой знака: первое лицо в книгах Набокова не «не умирает», а не присутствует, да и не существует. Нет ни «Смурова», ни «Германа», ни «Севастьяна Найта» — узел их личности развязывается «внутренним зрением». Существует и везде присутствует только некто, кого повествователь не знает. Отраженный в зеркале образ мним, и, следовательно, истинная жизнь Севастьяна Найта есть поистине мнимость.

Да и как вообще мыслима эта биография от первого лица? Если мы узнаем в самом конце ее, что те несколько минут, что В. провел у постели умирающего, которого он принял за Севастьяна, существенно изменили его жизнь, что ему открылась та тайна, что «любая душа может быть твоей, если найти частоту ее колебаний и вписаться в нее», что, наконец, он не может, при всем желании, выйти из своей роли, т. к. маска Севастьяна пристала к его лицу, — то как допустить все эти розыски обстоятельств истинной жизни и смерти героя, между тем как эта именно смерть и вызванное ею ошеломительное открытие этой тайны и привело В. к мысли писать эту книгу? Как может сказавший на последней странице книги «Посему: я — Севастьян» писать его биографию иначе как свою собственную? Кривизна пространства и тока времени в этой книге Набокова подобны неуловимо перетекающей ленте мёбиусовой безконечной восьмерки.

Тайна Найта по-русски представляет собою безукоризненную анаграмму. Во второй раз закрыв книгу и задумавшись, читатель долго еще чувствует напряжение опустевшей сцены: Севастьяна нет, нет и В. Незримо присутствует только их создатель, недостижимый и непостижимый для них.

С изобретательным, изощренным, искусным упорством Набоков всю жизнь искал форму почти математического выражения, допустившего бы некое взаимное сообщение мира вымышленного и мира нашего, испытывал способы позволить обитателям его фантазий не то что бы догадаться о существовании нашего мироздания — это невозможно без потери рассудка (см. хотя бы рассказ «Ultima Thule»), — но почувствовать «утончение места», если воспользоваться древним кельтским метафизическим понятием. Его книги поэтому суть сложные эксперименты, поставленные в надежде открыть, путем чрезвычайной, никогда прежде не удававшейся экстраполяции, последнюю истину не только о здешнем мире, но и о нездешнем.