Читать «Годы войны» онлайн - страница 248

Так я и не покушал. Ну, ладно, так пойду. И пошел. Встретил одного лейтенанта. Он говорит: „В домике немцы, а про шлак не знаю“. Я пошел на шлак. Разведал два пулемета и миномет. Вернулся, доложил. „Ну, — говорит мой лейтенант, — ты их разведал, ты их и уничтожь“.

Пошли: я, Дудников — красноярский рабочий, и Глушаков — алтайский колхозник. Я навесил 12 гранат, винтовку. Подползли к ним поближе. Я предложил атаковать Глушакову — тот мнется. Дудникову предложил. Он: „Я боюсь!“ Я тогда снял шинель и пошел один. Сказал: „Вы меня прикрывайте!“ Полез снова на шлак. Воронка — в ней их пулеметы. Я окопчиком подобрался, взглянул, а они метрах в трех сидят, там два пулемета. Я присел тоже, бросил 3 гранаты. Полез к ним — два немца лежат; с одного снял медаль, с другого кресты, забрал документы, ремни. И пошел миномет снимать. Он за линией в воронке. Фриц меня ударил по каске, оглушил немного, но я его убил. Я разъяренный был. Миномет мы забрали. Только расположился на отдых, мне говорят: людей нет, иди охранять штаб полка. Я продрожал всю ночь. Все это случилось в ночь на 30-е, я убил человек 25, Дудников уложил 16. Потом он говорил: что-то на меня нашло тогда, дрогнул я. А когда ты пошел, стыдно стало…»

Девушки. «Лысачук Нина — ранена, Бородина Катя — перебило правую руку, Егорова Антонина — убита, она пошла за взводом в атаку, санитарка, ей автоматчик перебил обе ноги, и она истекла кровью. Арканова Тоня сопровождала раненых бойцов и пропала без вести. Канышева Галя — погибла при прямом попадании бомбы. Коляда Вера — погибла вместе с Канышевой. А мы двое с Зоей остались. Я — Костерина Надя, и Зоя Калганова. Я была ранена в плечо, она была ранена осколком мины у блиндажа, а затем осколком бомбы у переправы.

Учились в школе № 13 в Тобольске. Мамы плакали — да как вы пойдете, там мужчины. Мы войну себе совсем не так представляли.

Наш батальон был в авангарде полка, пошел в бой в 10 утра. Хотя и было страшно, но нам было очень. интересно. Из 18 девушек осталось 13. Я долго очень боялась мертвецов, а раз ночью я спряталась за мертвеца, и, пока строчил автоматчик, я лежала за ним. Первый день я боялась крови, и кушать не хотелось, и перед глазами стояло.

Как-то чистили с поваром картошку, увлеклись разговором, о бойцах говорили. Тут все покрылось дымом, и повара убило; через несколько минут подошел лейтенант, разорвалась мина, и его и меня ранило…

Особенно страшно ночью ходить — немцы неподалеку кричат, горит все. Носить раненых очень тяжело, мы просили бойцов носить.

Я плакала под Котлубанью, когда налетело 40 самолетов, с сиренами, а окоп был мелкий, мы накроемся плащ-палатками и лежим.

Потом я плакала, когда меня ранило.

Мы днем их не носили. Лишь раз Казанцева вытаскивала Канышеву, и автоматчики ей прострелили голову. Днем мы их клали в укрытие, вечером перетаскивали с помощью бойцов. Иногда бывали минуты, жалела о том, что пошла, и утешалась, что не я первая, не я последняя. А Клава: „Такие люди гибнут, а я что?“

Получали письма от учителей, они гордятся, что воспитали таких дочерей.