Читать «Акушер-ха!» онлайн - страница 161
Татьяна Юрьевна Соломатина
— Есть немного. А ты сегодня не за рулём?
— Так у тебя же немного, говоришь.
— Нет, ну всё-таки.
— Не за рулём, не за рулём. Не волнуйся.
— Опять Мишка истерику закатил за то, что ты прокурила весь салон? — Наташа была в курсе мелких дрязг в семье подруги. Но только мелких.
— Можно и так сказать. Наливай.
— Странный он какой-то у тебя. Хотя чья бы корова мычала, а мне — молчать и молчать в тряпочку.
— Наташ, они все странные. Мне начинает казаться, что на всём белом свете нет ни одного нормального настоящего мужчины. В моём, конечно, понимании. Нет, бывают фигуристые, красивые, умные, богатые, спокойные. Издалека. А как только ты начинаешь присматриваться или, не дай бог, жить с ними — о ужас! — под одной крышей, так выясняется, что всё немного иначе.
— Яйца чешут и пиво пьют?
— Да хрен с ними, с яйцами и пивом. Пусть чешут и пьют. Но они оказываются… воздушным шариком. Пока был праздник — он бодро торчал на верёвочке, весь такой огромный, но невесомо лёгкий, вроде безделица, а со смыслом. А как салют отгремел — дряблый, маленький и такой бессмысленный капризный пшик. Сдулся. Выбросить жалко — есть в нём что-то трогательное. Или даже не трогательное как таковое, а детское чувство вины, мол, как же, пока были качели-карусели, я гордо держал тебя за ниточку. А как домой пришли — в помойку? И на глаза наворачиваются слёзы — всё равно его не брошу, потому что он хороший.
«Красиво излагает, собака!»
— Так только и остаётся, что ильфо-петровщиной тешиться, чтобы окончательно не тронуться. — Наташка разлила по чашкам коньяк, они молча чокнулись и выпили. — Это у тебя этот… Кризис семейной жизни. Они случаются в первый год, потом, кажется, в семь лет, ну и в десять, наверное, тоже.
— Да. Кризис. Причём с самого первого дня не то что семейной жизни, а наших с Мишкой отношений. Ладно, хватит обо мне. Битый небитого везёт. Профессора нет на кафедре?
Наташка кивнула на чашку: «Ну, раз я коньяк пью».
Женька прикрыла дверь ассистентской, распахнула окно и закурила.
— Слушай, давно хотела тебя спросить. Вот сколько лет тебя знаю, столько и хотела. А что у твоих отца и матери не заладилось, если не секрет, конечно? — Нехорошо, конечно, было задавать этот вопрос именно сейчас. «Ляпнула сдуру», — подумала Женька.
— А! Давняя история. Отец, он, что называется, волк-одиночка. Но такой уютный домашний волк. Ему надо вначале — поле, степь, лес, охота, драка. Но одному. А потом — домой, в уютную нору к волчице. А мама разве что на жизнерадостную дворнягу тянет, при всей моей любви к ней. Будет есть из любых рук.
— В смысле?
— Нет, не в том, балда! Хотя кто там знает, что было. Я маленькая ещё совсем была, когда они развелись. Но в общих чертах вроде как у мамы вечно полный дом народу был — проходной двор. Кто за солью, кто за спичками, а кто и пожить, пока негде. И болтушка она страшная. И чтобы танцы, свет и музыка. А отец любил дома тишину, покой и полежать в темноте.
— Вот тут я его понимаю. Может, я тоже волк? Хотя мне вначале танцы, свет и музыка, а потом лежать в темноте. И кого-то бы обнять…