Читать «С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)» онлайн - страница 178

Люди по-разному относятся к себе подобным. Лично я считаю, что самое дурное в человеке — не жестокость, не склонность к насилию, не тщеславие. Когда узна́ешь жизнь с разных сторон и ввяжешься во все авантюры, в которые тебе полагалось ввязаться, рано или поздно начнешь понимать мотивы человеческих поступков и, если не оправдывать их, то хотя бы объяснять для себя, а это уже немало. И все же порок, природа которого остается для меня загадкой, — самое скверное из воплощений человеческой низости. Я говорю о душевной черствости. Об отсутствии у палача сострадания к своей жертве. И если бы только у палача… Я говорю о привычке унижать и мучить себе подобных. Это свойство отвратительно в конкретном человеке, и невыносимо страшно в человеческой стае. Я говорю об «овечьих источниках» в самом скверном смысле. Люди собираются толпой, чтобы публично выразить свое ликование или недовольство по той или иной причине — особенно, если причина беззащитна перед таким количеством врагов, — дать волю гневу или позубоскалить, ничем не рискуя. Избивая лежачего, мы надеемся возвыситься в собственных глазах, изгнать собственные страхи и стыд. Глядя на фотографию Роберта Капы, невольно задаешься вопросом, сколько из этих достойных женщин, глумящихся над обритой девушкой и ее ребенком, с готовностью переспали бы с немцем за еду или другие преимущества, если бы им представилась такая возможность. Сколько из этих мужчин не расступались, чтобы дать дорогу завоевателям, не лизали их сапоги, не предлагали им своих дочерей. Теперь все они горят праведным гневом, испепеляющим их собственные грехи.

Я не раз становился свидетелем подобных картин. Для этого не обязательно отправляться в зоны военных конфликтов. Испания знает немало таких историй. Отца художника Пепе Диаса расстреляли в тридцать девятом, потому что он был красным, а мать прогнали по улицам с обритой головой. И великодушный Пепе позволил, чтобы одну из улиц родного города назвали его именем, вместо того чтобы сжечь этот город до головешек, как поступило бы большинство из нас. Мне кажется, я видел своими глазами и палачей с ножницами в руках, и толпу, с нетерпением ожидающую забавного зрелища: все как на подбор порядочные граждане. Такие же, как те, что живут среди нас. Тон задают почтенные старцы, пользующиеся неизменным уважением детей, внуков и соседей. Остальные спешат воспользоваться редкой возможностью. Жалкие трусы безропотно сносят оскорбления от немецких солдат, храбрых гудари, политиков и начальства на работе. Они прячут глаза и робко утираются, когда им плюют в лицо. И лишь когда их обидчик капитулирует, погибнет, потеряет власть, они вылезут из своих нор, чтобы найти его жену и ребенка, улюлюкая прогнать их по улицам, да еще и сфотографироваться.

ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ

Я не перестаю удивляться — хотя, если подумать, ничего удивительного в этом нет, — что это событие осталось почти незамеченным. Крошечные заметки в спортивных разделах пары газет и фотография. На ней запечатлен Маноло, кажется, из мадридского «Атлетико», хотя не поручусь: я ничего не смыслю в футболе. Маноло — совсем молодой игрок, подающий надежды, но скромный. Ему еще далеко до миллионных гонораров, фотосессий в журналах и прочих прелестей, составляющих жизнь звезд футбола. Новость не в том, что Маноло забил решающий гол, а как раз в том, что он его не забил. Это произошло на восемьдесят девятой минуте матча, при счете ноль-ноль. Команде Маноло не хватало трех очков, чтобы пройти в высшую лигу. И вот мяч у его ног, и он готов сокрушить врага. Но в тот момент, когда нужно было нанести удар, голкипер противника поскользнулся и упал. Поколебавшись несколько мгновений, парень отбросил мяч в сторону. Матч закончился в полной тишине. Если бы взгляды могли убивать, Маноло свалился бы замертво, пораженный своими товарищами, болельщиками и тренером. И все же он ушел со стадиона с гордо поднятой головой.