Читать «Воспламенение» онлайн - страница 150

Сьюзен Коллинз

Глава 22

Пит бросает колчан и втыкает свой нож в спину обезьяны, нанося удар за ударом, пока та не разжимает свою челюсть. Он отшвыривает переродка ногой, готовясь к следующему. Теперь у меня есть его стрелы и заряженный лук. Финник за моей спиной тяжело дышит, но он не особо занят.

— Сюда! Давайте! Сюда! — кричит Пит в гневе. Но что-то случилось с обезьянами. Они уходят, забираясь на деревья, и исчезают в джунглях, как будто какой-то не слышимый нами голос отозвал их. Голос распорядителей Игр, говорящий им, что этого достаточно.

— Забирай ее, — говорю я Питу. — Мы прикроем тебя.

Пит аккуратно поднимает наркоманку и несет ее оставшиеся ярды до берега, пока мы с Финником держим свое оружие наготове. Но, если не считать оранжевых тел, лежащих на земле, обезьяны ушли. Пит кладет наркоманку на песок. Я разрезаю ткань на ее груди, открывая четыре глубокие колотые раны. Кровь медленно сочится из них, заставляя их выглядеть менее смертельными, чем они есть на самом деле. Настоящее повреждение внутри. По положению отверстий я могу сделать вывод, что животное задело какой-то жизненно важный орган, легкие, а может, даже сердце.

Она лежит на песке, задыхаясь, словно рыба без воды. Обвислая болезненно-зеленая кожа, ее ребра выпирают, как у умирающего от голода ребенка. Естественно, она могла позволить себе пищу, а к морфлию, полагаю, обратилась для того же, для чего Хеймитч обратился к выпивке. Все в ней говорит о том, что она уходит: ее тело, ее жизненная энергия, ее отсутствующий взгляд в глазах. Я держу одну из ее дергающихся рук, размышляя, трясется она от яда, который поражал наши нервы, от нападения переродка или от отсутствия наркотика, который был ее средством к существованию. Нет ничего, что мы могли бы сделать. Только оставаться с нею, пока она умирает.

— Я буду следить за деревьями, — говорит Финник, прежде чем уйти. Мне бы тоже хотелось уйти, но она сильнее сжимает мою руку, так, что мне бы пришлось отдирать ее пальцы, а у меня не хватит сил быть настолько жестокой. Я думаю о Руте, о том, что я, возможно, могла бы спеть песню или что-то еще. Но я даже не знаю имени наркоманки, не говоря уже о том, нравятся ли ей песни. Я только знаю, что она умирает.

Пит садится с другой стороны от нее и гладит ее волосы. То, что он начинает говорить тихим голосом, кажется почти бессмысленным, но его слова не для меня.

— С моей коробкой красок дома, я могу создать всевозможные цвета. Розовый. Столь же бледный, как кожа ребенка. Или столь же глубокий, как ревень. Зеленый, как весенняя трава. Голубой, переливающийся, как лед на воде.

Наркоманка смотрит Питу в глаза, прислушиваясь к его словам.

— Один раз я провел три дня, смешивая краску, пока не нашел правильный оттенок для солнечного света на белом меху. Видишь ли, я думал, что он должен быть желтым, но это, на самом деле, гораздо больше. Слои цветов всех видов. Один за другим, — говорит Пит.

Дыхание наркоманки замедляется, остаются только совсем неглубокие вдохи-выдохи. Ее свободная рука размазывает кровь на груди теми мелкими кружащими движениями, которыми она так любила рисовать.