Читать «Крайняя мера» онлайн - страница 28

Молодой солдат пронзил себя подаренным матерью мечом и сделал это из рук вон плохо. Страшная рана в животе нагноилась, и смерть бедняги была долгой и мучительной. Хуже всего, что он страшно кричал.

После трагедии, подобные которой часто случались на земле Фландрии, они зашли в палатку и очень скоро напились до беспамятства. Генри Грэшем был ветераном с двухлетним военным опытом и успел многое повидать. Он выпил меньше своих младших товарищей и успел заметить, как чья-то вытянутая рука опрокинула лампу, из которой вытекло масло, пропитавшее парусину. Генри увидел еще горящий фитиль, медленно проплывающий в воздухе. Казалось, сам Господь остановил время. Фитиль ударился о палатку и слабо вспыхнул, словно собираясь погаснуть, но пропитанная маслом ткань тут же загорелась.

Не следовало хранить порох в палатке, ведь всего в нескольких сотнях ярдов от нее находился склад. Но ветераны, которым посчастливилось выжить в этой бесконечной войне, хорошо знали, что порох — вещь капризная и при неправильном хранении может испортиться. Не желая лишний раз рисковать жизнью из-за некачественного пороха, они предпочитали хранить его рядом с собой. И вот сейчас, несмотря на все предосторожности, до него добрался огонь.

Генри Грэшем так и не понял, какой предмет пролетел через палатку и нанес страшную рану на бедре, но он никогда не забудет, как кричал их командир с обожженным лицом и вытекшими глазами, прося дать света. Последнее, что осталось в памяти, был Манион, подхвативший Генри на руки, не давая ему упасть.

С тех пор Грэшем всегда приказывал ставить у себя в доме и комнатах, которые снимал, свечи, а не лампы. При падении свеча обычно гаснет, а если и нет, то ее пламя тихое и дружелюбное, тогда как масло сразу же воспламеняется, и унять такой огонь очень трудно. Разумеется, он ничего не имел против ламп в чужих домах и комнатах, где просто их не замечал. Генри давно не верил, что человек может распоряжаться и управлять своей жизнью, не считая кратких мгновений, когда он находится при власти.

— Я погашу остатки свечей и сложу их в мешок. Это займет несколько секунд, — проворчал Манион, — ведь вы же за них заплатили. — Он никогда не упускал случая напомнить об оставленных свечах.

— Считай, что таким образом я выражаю протест против воцарившегося в этом мире мрака, — высокопарно заявил Грэшем и с гордым видом покинул комнату.

— Я считаю это глупой тратой денег, если не сказать хуже, — пробурчал Манион, закрывая за собой дверь.

У Маниона тоже имелось чувство юмора, правда, весьма своеобразное по сравнению с другими людьми. Грэшем до сих пор не уставал им восхищаться. Когда все покатывались со смеху, Манион наблюдал за этим с каменным лицом, а его самого забавляли совершенно неожиданные вещи. Например, сапоги служили предметом непрестанных шуток. Манион как будто считал, что ноги даны людям для того, чтобы непрестанно топтать все дерьмо, которое Господь щедро разбросал по земле. Он признавал деревянные башмаки или простую кожаную обувь разумным средством для защиты ног от дорожной грязи и непогоды, но при виде изящных башмаков, которые носила знать, его разбирал неуемный смех.