Читать «Меделень» онлайн - страница 140

* * *

После причастия и соборования дед Георге долго следил взглядом за голубоватым дымом ладана в комнате. Потом он задремал. Он лежал на спине. Руки его тяжело свешивались с лавки. И он сам, и его лицо были исполнены смирения.

Госпожа Деляну сидела возле него на низенькой скамейке, рядом с лавкой, облокотившись о колени и закрыв лоб ладонями.

Тут же находилась и Оцэлянка. Не решаясь сидеть в присутствии госпожи Деляну и устав от долгого стояния на ногах, она опустилась на колени перед иконами.

Доктор, растянувшись на завалинке, читал французский роман и размышлял на чисто румынский лад.

…Когда госпоже Деляну было столько же лет, что и Ольгуце, она получила от деда Георге дар, такой же бесценный, как розы Иерихона: улыбку детства. Если бы не дед Георге, она так и не научилась бы этому. И не потому, что ее не любили родители! Мать госпожи Деляну долго не могла оправиться после тяжелых родов и большей частью жила за границей. Она все реже приезжала домой, и с каждым разом лицо ее выглядело все более исхудавшим. По совету докторов и по велению Фицы Эленку, в доме воцарялась полная тишина. Единственной радостью были привезенные ею новые игрушки. Господин Костаке Думша, увлеченный политической деятельностью, почти совсем не занимался воспитанием дочери; очень редко и с нескрываемой досадой он рассеянно гладил головку застенчивой девочки, вместе с которой должен был угаснуть его славный род. Зато неизменными спутниками ее детства были зеленые, как плесень, глаза Фицы Эленку, от взгляда которых гибло все живое. Когда она подросла, многочисленные учителя и гувернантки, под присмотром Фицы Эленку, воспитали в ней благоразумие и серьезность и выработали привычку разговаривать на других, нежели румынский, языках.

Дед Георге заменил ей мать и дедушку. Он пробудил улыбку и оживление на бледном, изнуренном занятиями и одиночеством личике и навсегда избавил его от слез.

Она тоже была когда-то «дедушкиной барышней». А теперь вот — Ольгуца… И дедушка уходил от них…

Пальцы госпожи Деляну осторожно погладили белые волосы старика.

Другие, более поздние воспоминания пришли на смену детским; они тоже были связаны с дедом Георге и его домиком.

…Как-то однажды Фица Эленку перехватила любовное послание молодого Йоргу Деляну, преподавателя философии своей племянницы.

— Что это, Алис? — спросила она, держа письмо в руке и злобно усмехаясь.

Сердце ее племянницы внезапно ощутило на себе тяжесть всей планеты.

— Ну-ка, посмотри, что нам пишет господин учитель, — произнесла Фица Эленку, усаживаясь в кресло… «Дорогая моя Алис»… Ну и ну! Что же это: какой-то холоп осмеливается обращаться на «ты» к наследнице знатного рода? Прекрасно, нечего сказать! А знаешь ли ты, для чего существуют розги?.. Не знаешь. Ну, так твоя тетка объяснит тебе, потому что она старше, чем ты. Розги, милая моя, существуют для толстокожих ступней… чтобы они сделались более чувствительными. И как тут еще сказано? «Дорогая!» Очень неподходящее прилагательное!.. А еще что? «Моя!» А не кажется ли тебе, дорогая моя, что это необдуманное местоимение мог употребить только человек, совершенно потерявший рассудок? Потому что как иначе объяснить, что холоп употребляет слово, на которое не имеет решительно никакого права?.. Вот что, душа моя, — заключила Фица Эленку, складывая письмо, — завтра же ты отправишься вместе со мной в деревню, и там я до тех пор буду называть тебя «дорогая моя Алис», пока тебе это не надоест и у тебя не пропадет охота слышать такие слова от слуг.