Читать «Красотки из Бель-Эйр» онлайн - страница 27

– Отлично.

– Нам и правда нужно быть там во вторник к семи. – В этот утренний час, как заверили Эллисон, открытый манеж в клубе будет полностью в ее распоряжении.

– Я заеду за тобой в половине седьмого.

– Ты точно решила?

– Совершенно точно. Мне это совсем не трудно. До встречи.

«Совсем не трудно, – подумала Уинтер, положив телефонную трубку. – Я буду бодрствовать, потому что Марк только что уйдет».

Утром в воскресенье Марк уехал в шесть, спеша домой принять душ и переодеться, чтобы к семи успеть на обход в больницу. Марк и Уинтер не спали в шесть утра, потому что вообще не спали.

Сегодня они поспят. Марку придется поспать. В его голосе, когда он звонил за несколько минут до звонка Эллисон, Уинтер услышала нотки усталости. Он сказал, что будет поздно, слишком поздно, чтобы пойти куда-нибудь ужинать, но если она еще не будет спать…

Уинтер не будет спать, измученная собственной бессонницей, но неспособная уснуть. С той минуты как вчера – только вчера? – Марк покинул ее постель, сердце Уинтер беспокойно билось, скучая по нему, желая его, нуждаясь в нем.

Роб бежал легкой трусцой вниз по обсаженной пальмами дорожке в парке на гребне горы Санта-Моника. Пробежка принесла пользу – бодрящая интерлюдия между требованиями дня, отданного «Портрету», и удовольствиями предстоящей ночи с Элейн. Внизу искрился Тихий океан, темно-синий в летних сумерках, мягко бьющийся о белоснежный песок. Роб вдохнул душистый ветерок и в сотый, а может, и в тысячный раз подумал, как он был прав, уехав из Нью-Йорка и перебравшись в Лос-Анджелес.

Здесь присутствовали какая-то мягкость, тепло, обещание нового начала. Возможно, благодаря золотистому солнцу. Возможно, из-за удаленности от болезненных воспоминаний. А возможно, как пишут поэты, время залечило раны.

А может быть, его сердце наконец сказало ему, что невозможно жить одной только ненавистью, сердцу нужно и другое питание – немного любви, немного смеха, немного надежды.

Впереди на дорожке Роб увидел золотое сияние, сверкающий факел, зажженный солнцем, приводящее в смятение сочетание длинных золотистых волос и мешковатого грубого хлопка, противоречащих друг другу посланий…

Это была фотограф со свадьбы. Разумеется, Роб заметил ее тогда и удивился. Сначала он подумал, что ее одежда была явным вызовом, недвусмысленным обвинением в адрес богатых, которые потягивают дорогое шампанское, угощаются превосходной икрой и скользят по жизни в платьях от знаменитых кутюрье, шелковых смокингах и сверкающих драгоценностях.

Но по мере наблюдения за девушкой Роб решил, что в ее поведении не было ничего вызывающего, как раз наоборот. Она казалась кроткой, застенчивой, неуверенной и очень серьезно выполняющей свою работу.

Мешковатый деним был надет вовсе не из вызова, заключил Роб. Он призван скрывать, как длинные золотистые волосы скрывали ее лицо. Неужели у нее были шрамы, слишком безобразные, чтобы показать их окружающим? – задумался он с печалью и сочувствием.

Но когда она откинула назад голову, чтобы сделать одну из фотографий, золотистый занавес разошелся, открыв тонкие, фарфоровые черты бледного, как алебастр, лица. Ее глаза, такие серьезные, оказались светло-серыми, каким бывает ранний утренний туман.