Читать «Девять» онлайн - страница 16

Выйдя из лифта, Павел немного подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Стоял и думал, что все тихо и, пока лифт едет вниз, можно не бояться. Никто его не увидит, никто не услышит. Этот этаж пустовал. Его сняли китайцы, вставили во все двери новые замки, и на этом дело кончилось. Жизнь с ее возней и движением текла ниже. Он даже чувствовал запах людей. Кухни здесь были очень тесные, и в обеденное время хозяйки приоткрывали входные двери на цепочках. Павел вынул сигарету и зажег спичку. Серо-коричневая тьма клубилась в конце коридора. Будто поднялась пыль, но воздух был неподвижен. Это старые стены так отражают свет. Спичка отскочила от стекла, ведущего на галерею, но там внутри не было никаких окон, ничего, только стена да черный навес крыши. Огонек погас. Павел сунул сигарету обратно в пачку. Двинулся по коридору почти на ощупь. Эхо шагов поднималось над плиткой пола и летело вверх, куда-то в глубь здания. Шесть ступенек, лестничная площадка, еще шесть ступенек, и вот маленькое пятнышко света – легкий укол в темноте. Павел нащупал дверь и тихонько постучал.

Но хозяина не было. Наверное, вкалывал где-то. На самом деле обитатель этой квартиры час назад закрыл за собой дверь и спустился вниз по лестнице. Он боялся лифта, вообще замкнутого пространства, сдавливающего тело и мозг со всех шести сторон до тех пор, пока не сплющит его в горячий кубик, из которого начнет хлестать кровь. Именно такие картины рисовало ему воображение. Он пробежал шесть этажей вниз, чтобы почувствовать на лице движение прохладного воздуха, и толкнул стальную дверь, запиравшуюся автоматически, которая долбанула за спиной так громко, словно рушился дом, но на улице никто ничего не заметил. Он был одет во все серое. Пиджак, свитер, брюки, только ботинки были черные – правда, давно не чищенные. На Маршалковской его подхватило ветром и понесло в преисподнюю под гостиницей. Здесь, в нервном свете голых лампочек, все были равны: красивые и некрасивые, богатые и бедные. Мертвенный свет забивал поры, как пыль, въедался в тело и одежду, как смрад или старость – ни пятнышка тени, ни крохи жалости. Все двигались здесь как рыбы, освоившие прямохождение. Яцек (да, я вспомнил, его звали Яцек) свернул влево, прошел мимо выхода к трамвайной остановке в сторону Жолибожа, мимо выхода к «Метрополю», к Аллеям и к трамваям на Прагу, пробился сквозь людской поток, текущий по ступенькам от Центрального универмага, проигнорировал выход к трамвайной остановке в сторону Охоты и пошел по второму кругу. Это была безопасная орбита – остатки его собственной крови тоже кружили по артериям, и его толкая по кругу, на безопасный путь безумства, которое тоже почти всегда имеет форму замкнутого круга. К тому же он знал, что вид у него хреновый, поэтому предпочитал оставаться под землей. Щетина, отросшая клочьями, липкие волосы, серое лицо, словно зима тянулась уже неизвестно сколько, а солнце было лишь какой-то дебильной декорацией, или, может, оно давно выдохлось, как старая батарейка.