Читать «Холопы» онлайн - страница 40

– Енох Минович! Енох Минович! Погодите-ка водилу турзучить! – бежал к ним от крыльца запыхавшийся Иванов. – Вот бумажица гербовая и текстик уже набранный, шаблончик, так сказать. Вы только фамилию своего строптивца впишите, удостоверьте росписью и личной печатью. Ничего не поделаешь, формальность! Строжайший запрет с самого верху: все ночные поездки только с письменного приказа. Это одна сторона, так сказать, а другая – ежели вы угодите в лапы к супостатам, водитель будет выкуплен за ваш кошт, а не за государевы, так сказать, денежки. Такие дела! Пишите, пишите, другого пути все одно нет. Помилуйте, любезный, вы еще и девицу решили с собой прихватить? – добавил Маодзедунович, всплеснув руками.

– Ну, хотелось бы, а то скучновато у нас в деревне...

– Тогда ее тоже надо вписать в подорожную и оставить бумагу на заградительном посту, при выезде из града. – И, бесцеремонно хлопнув жрицу по аппетитному месту, которым завершаются ноги, спросил: – Зовут-то тебя как, чадо мое угоревшее? Добровольно ли на сие безрассудство идешь?

– Добровольно и по обоюдному согласию. А имя у нее весьма поэтичное – Эрмитадора Гопс, – ответил за девицу Енох. – Кстати, уж не приходитесь ли родней барону Альберту Остаповичу Гопс-Шумейко?

– В некотором смысле дочь...

– Вот это дела! – присвистнул Енох. – Да как же это угораздило тебя, баронессу, и в публичные девки?! Возможно ли?

– Какие мы все чистенькие! Протестую, в нашей демимперии всякий труд почетен, так что я вполне могу пожаловаться, и спуску тебе не будет, не глядя на ранги и заслуги. Не для того мы демократию заводили, чтобы любой и всякий мог издеваться над честными работопроизводителями.

– Да-с, тут девица права, – чему-то обрадовался Юнус Маодзедунович.

– Достали вы меня своей правотой! – разозлился Енох. – Давай, вписывай себя и эту блядонессу в бумагу да поехали! – махнул он водителю. – Я только еще по маленькой с коллегами пропущу. Гопс, за старшего и отвечаешь за экипировку экипажа!

– Щассс! – послышался звонкий ответ, что, по всей видимости, должно было означать: «Слушаюсь, сэр!»

Проводов отчаянного смельчака не получилось, народ в основном пыхтел и охал по отдельным кабинетам, и только самые стойкие «небабники» сгрудились у растерзанного ненасытными желудками праздничного стола.

– Итак, господа! – скорбно и торжественно начал, поправляя широкие офицерские подтяжки, Казимир Желдарбаевич. – Прошу отметить необычность этого веселого и печального события...

– Казик, – прозвучал капризный женский голос, и полог одной из выходящих в зал кабинок распахнулся, представив общему взору обнаженную девицу, – мне холодно, скучно, и вообще я хочу к тебе! – нимало не смущаясь собственной наготы, грудным голосом произнесла жрица свободы, как в последнее время, согласно высочайшему меморандуму, было велено именовать представительниц самой древней профессии.

– Гюльчатайка, проказница, сгинь с глаз честной компании! Что, не видишь, у нас печальные проводы, можно сказать, боевого товарища в плен к злым бандюганам.

– О, Всевышний! Простите, господа, я сейчас! – Дева метнулась в пещеру разврата и буквально через мгновение вынырнула в залу в траурном одеянии, состоящем из черного хиджаба и тонкого черного шнурка вокруг тронутой полнотой талии. – Я готова скорбеть с вами, со всеми вместе – или с каждым в отдельности.