Читать «Авантюристы» онлайн - страница 19
Даниил Лукич Мордовцев
— Что ж, он заслужил это, — сказала императрица. — А теперь вот, сердясь на Вяземского, просится в отставку.
— И хорошо делает, матушка.
— Почему?
— Да потому что как начал он служить в ассигнационном банке, у нас и завелись ассигнационные сочинители.
— Какие ассигнационные сочинители? — удивилась императрица.
— А графы Зановичи, матушка, что сочиняют свои ассигнации.
Императрица улыбнулась.
— Да, таких сочинителей я не жалую, — сказала она.
— А еще и то, государыня, — продолжал Нарышкин, — ты сама видишь, что, когда Державин стал чиновником, он потерял дар стихотворства; сама ты находишь, что его ода Решемыслу плоховата. А перестань он быть чиновником, муза-то и воротится к нему. Помнишь, что говорит он в своем последнем стихотворении "Благодарность Фелице" за табакерку-то:
— Видишь, матушка, он тебе тогда другую Фелицу настрочит.
— И то правда.
В это время в кабинет вошел видный, лет под шестьдесят, но очень бодрый мужчина с сановитой наружностью, со строгими глазами и матово-бледным лицом. За ним курьеры внесли несколько полновесных портфелей.
— Ну, этот задавит матушку своими докладами, — комично проворчал под нос Нарышкин.
Вошедший поклонился. Это был генерал-прокурор князь Вяземский.
— Здравствуй, князь, — отвечала на поклон императрица. — Здоров ли?
— Здравствую, матушка государыня, — поклонился еще раз Вяземский.
— Что такую гору приволок? — улыбнулась Екатерина.
— Все дела, государыня, и законы: ты холостых докладов не любишь, тебе на все подавай законы.
— Так, так, — продолжала улыбаться императрица, — люблю, чтоб все было заряжено хорошо, не по воробьям, сам знаешь, стреляем, а по государственным нуждам. О чем же сегодня?
— По делу Зановичей, государыня, и Зорича.
По лицу императрицы скользнула не то тень, не то полоса света и исчезла. Оно опять стало мраморное, словно застывшее.
Вяземский стал доставать бумаги, а Екатерина вскинула глаза на Ланского, ее глаза скользнули по его стройной фигуре и скрылись под опущенные веки.
В кабинет вошел Захар, любимый камердинер императрицы, с полотенцем под мышкой и метелкой в руке. Он был мрачен как туча. Екатерина сразу заметила это и постаралась скрыть невольную улыбку.
— Что, Захар? — спросила она, как бы не замечая его угрюмости.
— Увольте меня, государыня, — глядя на свои штиблеты, мрачно отвечал он.
— Как уволить?
— Совсем увольте, государыня, от службы.
— Что так?
— Неугоден я стал вашему величеству… Увольте-с.