Читать «Зима» онлайн - страница 116

— У всего живого есть душа, — говорит она. — Без души мы всего-навсего мясо.

— А такие твари, как, скажем, мясные мухи, — говорит он. — У них тоже есть душа? Просто если у меня есть душа, уверяю тебя, она не чистая, а малюсенькая и гнилая, размером с мясную муху.

— Размером с душу мясной мухи, — говорит она. — В сияющих латах. Ты когда-нибудь видел, как настойчиво мясная муха пытается пробиться сквозь стекло?

— Мне кажется, ты могла бы говорить о чем угодно, — говорит он. — Нет ничего, чему бы ты не могла придать интерес. Когда ты говоришь обо мне, даже я становлюсь интересным.

Еще она говорит ему, что решила заговорить с ним в тот день на автобусной остановке, потому что он как будто готов был сразиться со всем, к чему прикасался, и со всем, что соприкасалось с ним.

— Поэтому я подумала, — говорит она, — интересно, что будет, если он сразится со мной. Или я с ним.

— Я бы сдался. Я тряпка. Я как он, — говорит Арт, кивая на картонную фигуру Годфри у двери.

— Ты с ним очень мало встречался — со своим театральным отцом, — говорит она.

— Я встречался с ним всего два раза, — говорит он. — Когда сам был еще очень маленьким. Я тебе говорил, они жили отдельно. Остались друзьями, но… в общем… Он не был частью моей жизни.

Он пожимает плечами.

— Однажды после представления, в котором он участвовал, мы все пошли ужинать. Я помню это ярко, мне было восемь. Там были танцовщицы из хора, спектакль давали в театре в Уимблдоне, «Золушка», он играл одну из уродливых сестер. Это было захватывающе, девушки постоянно сажали меня на колени и всячески носились со мной — вот что я помню. Я запомнил это лучше, чем его. А в другой раз нас фотографировали для газеты, которая готовила про него статью, мы должны были позировать вокруг новогодней елки с подарками в руках. Не помню, как я позировал, но у нас где-то есть газетная вырезка. Если я думаю об этом, то вспоминаю вырезку, а не само событие… Поэтому, когда я думаю о нем или о слове «отец», у меня голове как будто вырезанное пустое место. Мне это даже нравится. Я могу заполнить его, как захочу. А могу оставить пустым… Но бывают дни, когда, как говорится, мотор глохнет, просто останавливается, как будто сломалось зажигание… Однако мне нравится его стиль: Годфри Гэйбл. Мне нравится думать, что я его наследник. Достоинство, вопреки всей той чепухе, что ты обо мне думаешь. Моя любимая из его работ — рекламная кампания для «Брэнстонс». Мы сделали рекламные снимки со всем его барахлом, они, наверное, где-то здесь в одной из этих коробок. Он держит в руке банку и смотрит в камеру своим остроумным взглядом, а возле головы у него написано: «Я не тот, кто наслаждается вызовом, а тот, кто бросает вызов наслаждению».

— Что-то не догоняю, — говорит Люкс.

— А, — говорит он. — Трудновато объяснить.

— Что такое «Брэнстонс»? — говорит она.

— Они производят маринованные огурцы, — говорит он. — Найду тебя, когда вернемся в Лондон, и принесу банку, и мы съедим их на тостах с сыром.

— Ладно, — говорит она. — Смотря какие они на вкус. Раз уж мы здесь и раз уж он здесь с нами, твой картонный папочка… Я совершенно не собираюсь докладывать вещи в твой рюкзак, когда дело касается семейных вопросов… Да и не вся правда о нашей жизни пробивается сквозь их крепко сжатые кулаки… Но мне кажется, когда-нибудь это было бы неплохой мыслью. Тебе нужно поговорить со своей матерью о своем отце.