Читать «Я буду всегда с тобой» онлайн - страница 90

Оба капитана кивнули, а Медведев сказал в ответ – как бы в шутку, а быть может, не в шутку:

– Правильные слова говорите, товарищ генерал-лейтенант. И спасибо вам, товарищ генерал, за совет. Коль не вы б, штаны мои до сих пор не высохли бы. А зеркало вы зря пожалели. Кстати, зачем в карауле зеркало? Они что у вас, бреются на посту, караульные ваши? – И, не дожидаясь ответа от генерала, приказал своим верным соколам: – Дерево пилите и – в Управление. Как вещественное доказательство подготовки антисоветского мятежа на Северном Ямале. И нет ли тут руки германской разведки? Нюхом чую, что есть.

Глава 13

«Вот, Ванюта, – говорил сам с собой Степан Дмитриевич. – Взрослый человек, а дитя дитём. Все они, ненцы, дети. Больше бы таких на земле. Правое для них – это правое, белое для них – это белое, злое – злое. И помогать бы им, вот таким, ну а чем сегодня поможешь? Я для него русский шаман, способный оживить дерево. Да, могу, – посмотрел он на свои руки; в трещины на ладонях въелась старая рабочая пыль, которую если уже кто и отмоет, так только ангелы или черти по другую сторону жизни. – Яля пя, светлая лиственница… – улыбнулся он, вспомнив глаза Ванюты: как тот глядел, зрачок погрузив в зрачок, словно отыскивая в зрачке Степана отражение священного озера, из которого растёт и не может вырасти светлое дерево, яля пя, потому что год несчастливый, чёрный, военный год. – Сказку мне ещё рассказал, – припомнил он Ванютину сказку, – почему мох в тундре бывает красный. Это от крови детей, не напоивших мать, когда та болела, и мать превратилась в кукушку и улетела. Дети за ней бежали, звали назад, стоптали все ноги в кровь, но мать не вернулась. Я-то своим взрослым умом понимаю, – рассуждал Рза, – что кукушка – это аллегория смерти, что не в сказке мать умирает, оставляя детей сиротами. И – как мне моя мать говорила: сколько раз кукушечка прокукует, столько лет тебе жить осталось. И считал ведь, всю жизнь считал, сердце замирало, считал, а когда Кассандрин счёт обрывался – падал с головой в страх».

Тень печали нашла на Степана Дмитриевича.

«Всё, уйди», – гнал он от себя тучу, но та не уходила, висела, напуская густую тень.

Чем он может помочь Ванюте, доброму туземному человеку? Кроме добрых слов, ему и дать нечего. Тот просит оживить дерево, увидел, как я делаю живыми фигуры из вроде бы уже мёртвого материала (я-то знаю, что он живой), и считает меня теперь волшебником. Войну он хочет остановить, чтобы щедро было в тундре, не голодно, чтобы хлеб на факториях продавали его народу («Почему так, если мы налоги платим исправно, оленей даём, дичь, рыбу даём?»).

«Я тоже не хочу, чтобы война, кровью готов заплатить своей, чтобы не было её ни на нашей земле, ни в мире, но кому интересна кровь старого человека, если фронту нужна молодая кровь, нужны руки, которые не резец, не штихель держать умеют, а оружие, а штык, а гранату. Вот сказал недавно один человек несчастный, что не от сердца премию я родине передал – от хитрости, откупиться хотел. Я его не осуждаю, Бог судья ему. Про церковь тоже, вон, говорят: откупиться хочет, даёт деньги на оружие для победы. Но не из поповского же кармана она деньги эти даёт, это же народные деньги, те, что верующие добровольно жертвуют в храмы, и эти деньги от сердца».