Читать «Вечность во временное пользование» онлайн - страница 288

Но внутри троицы металась паника. Эта действительность требовала от них какого-то к себе отношения, но они не желали иметь к таким её проявлениям никакого касательства вовсе. Хотелось вот – ужинать в кругу приятных людей… пить вино, откинувшись на удобные спинки кресел, разговаривать о, например, искусстве, литературе или о выставках… Об истории.

Ещё Марин очень хотелось курить, но при тёте Ане было нельзя.

Дада же всё было зашибись. Единственное, он бы не отказался, чтобы Марин сидела у него на коленях…

Ну то есть хотелось простой нормы: тепла, еды и секса.

Но даже косвенная вовлечённость в события недавних дней лишала их такой возможности, и еда, и вино, и тепло, и даже дружеский круг, собственно, их самих представлялся сейчас чем-то неверным и сомнительным: как будто есть и пить за круглым столом, нюхать горькие осенние хризантемы в вазе, поглядывать друг на друга и чокаться с мадам Виго – будто неверной и сомнительной оказывалась теперь самая простая обычная жизнь, словно бы не совсем возможная, если на улицах казнят геев, сжигают людей из газовых мини-пушек и кто-то твой любимый лежит в госпитале, присоединённый трубкой к какому-то попискивающему аппарату, как космонавт, который вышел в открытый космос временного или постоянного небытия.

Марин с грустью смотрела на тётю Аню, за день преобразившуюся в полупрозрачную бесплотную стрекозу. Она где-то читала, что старые стрекозы прилетают умирать на серебряные поверхности: тёплые на солнце серые лодки и мостки, на трубы водостоков и прямоугольники листового покрытия крыш, на речную воду в медленных местах, где в ней глянцево отражается небо. Они садятся, расслабляют истрёпанные пожизненной необходимостью строгой координации асинхронных движений две пары крыльев, и так теперь и сидят, опустив плечи, пока самый тихий, несильный порыв ветерка не унесёт их невесомые тела.

Тётя Аня почти всё время держала руку на рукоятке трости Антуана, улыбаясь своей неизвестно в чём виноватой улыбкой. Без высокой укладки, с короткими кудряшками направо над высоким лбом она стала чем-то походить на андрогинного седого ребёнка, и эти горестные брови уголками вверх… Или на фотопортрет Эдгара Алана По, сделанный как будто бы в тот самый момент, когда он впервые услышал «Never More».

Мадам Виго внимательно смотрела, как над чайной чашкой поднимается душистый пар с запахом цветущего в ночном саду жасмина.

– О если бы я была проще, открытее! Увереннее. Я бы сейчас просто выла и плакала, потому что, даже не существующая, Карусель открыла во мне мои собственные бездны. Я бы выла и плакала о том, что ничего нельзя изменить. И не только в прошлом: почти ничего уже нельзя изменить в настоящем, в будущем. Начало сегодняшнего будущего закладывалось много десятилетий назад, о мы, наивные малюсенькие люди! Я бы выла и плакала о том, что ничего, ничего не проходит бесследно, и всё, всё, что случалось с человеком, остаётся с ним навсегда. Я бы не сидела тут за столом, с ножом и вилкой, и не пила бы будто бы спокойно вино, а как позавчера горевший в свой рост человек – а я видела, видела этот факел в темноте сквозь деревья, просто не знала, что это! – тоже горела бы… Такой же огонь испепеляет меня сейчас изнутри. И будь я проще и открытее, я бы как факир дышала бы клубами огня своей печали. Горя. Опаляла бы всё вокруг… Листья бы сворачивались как рукописи на деревьях… и перья птиц. О Лью. Страсть, трагедия или радость, печаль или счастье остались человеку только в поэзии или прошлом. И всё: выхолощенные люди, удивительно, что ещё у кого-то получается производить детей не в пробирке. Что бы ни случилось, главное, никого не раздражать, никому не помешать, продолжать жить свою функцию. Говорить вежливо и спокойно – и лишь то, что хотят от тебя услышать…