Читать «Секретики» онлайн - страница 162
Пётр Маркович Алешковский
Тишины в зале не может быть по определению: всё качается, мчится, вертится, взрывается, трясется, бьется и воет, электрогитары выдают бешеное вибрато, обрушивают на толпу звуковые заряды, многократно усиленные огромными черными колонками. Звуки дробятся, отскакивают от стен, возвращаются эхом и уносят наши души куда-то в небеса. Мы купаемся в звуках простецкой мелодии, которую некоторые снобы из новой генерации окрестят потом “колбасным роком”. Отплясав, вымотанные вконец, мы бежим домой, меняем промокшие от пота рубашки и снова собираемся узким кругом в беседке у Курдиного дома, где опять пьем, хохочем, наперебой вспоминаем разные пустяки и расходимся только под самое утро. В тот день нам казалось, что мы не расстанемся никогда.
32
Занятия с репетиторами, продолжавшиеся весь год, закончились. Мы перебрались на дачу в Зеленоградскую, где я сидел, уткнувшись в учебники, и зубрил то, что предстояло сдавать на вступительных экзаменах через месяц. Дачная компания как-то сама собой распалась. Моим единственным другом в то лето был Серёга, сын наших хозяев, но бесцельно бродить с ним по знакомым местам было скучно, да и времени оставалось в обрез, приходилось заниматься целыми днями. Митяя, моего младшего брата, отправили в детский сад в Тарусу. Я жил на даче с бабкой и дедом, мама приезжала только на выходные. Но тут неожиданно к нам присоединился папа. Он был погружен в себя – либо что-то читал за столом, либо курил на лавочке перед домом, либо уходил на недолгие прогулки. Как я узнал потом, больница, в которой он лежал, закрылась на ремонт, больных распустили по домам. Лишенный врачебного надзора, а главное, необходимых лекарств, папа впал в тяжелую депрессию. Однажды в воскресенье, когда все были в сборе, он после завтрака ушел на прогулку и не вернулся уже никогда.
Помню тот долго тянувшийся день. Страшный слух, что принесли со станции соседи по улице. Деда, отправившегося на разведку и пришедшего назад горевестником. Бабку, запричитавшую в голос, обхватившую меня и повторявшую без конца: “Бедный мой, бедный мой”. Маму, закрывшуюся в своей комнате, и себя самого, не понимавшего, что теперь нужно делать. Что в действительности произошло, мне не объяснили, сказали просто, что папа неожиданно умер.
Как это случилось на самом деле, рассказал мне Серёга, он всё откуда-то уже знал. Серёга уверял, что папа бросился под поезд. Я ему не поверил, ушел в дом, потом почему-то вышел во двор и стал кидать топорик в одинокую сосенку, тупо, отрешенно. Топорик совершал оборот и вонзался острием в измочаленный ствол. И так много раз, пока не вышла мама и срывающимся голосом не попросила меня прекратить это варварское занятие. Я извинился, но мама вряд ли расслышала, просто молча ушла к себе в комнату. Вечером мы вдруг стремительно собрались и поехали в Москву. Переночевали на Беговой. Я спал как убитый, а утром пытался заниматься, но правила русского языка в голову не лезли, она была пуста. Тусклый свет, окна прикрыты занавесками, и распахнуть их нет ни желания, ни сил.
