Читать «Ночь триффидов» онлайн - страница 21

Даже для Совета колонии стало большим сюрпризом то, что Дома Материнства вместо гетто для несчастных слепых женщин, не сумевших найти зрячего мужа, превратились в подобие монашеского ордена Старого мира, и его обитательницы пользовались бесконечным почетом у остального населения острова. Словом, получилось так, что множество девочек, рожденных зрячими, повзрослев, вступали в этот орден. Для них возник даже специальный ритуал: время от времени они должны были «ослеплять» себя, завязывая глаза шарфами.

Некоторые наиболее узколобые обитатели колонии (главным образом люди пожилые) осуждали деятельность Домов Материнства, о самих матерях говорили, что они проклятые монахини наоборот, а холм, на котором стоял один из Домов, получил у них название «Сковородка», что должно было служить намеком на необузданный секс. Как ни странно, все обвинения были очень далеки от истины. Матери в основном вели очень чистый образ жизни (несмотря на то что у них могло быть десяток детей от разных мужчин) и, уж во всяком случае, не разбивали обычные семьи. Более того, по прошествии нескольких лет они стали «экспортировать» продукт своей деятельности. Мой старый школьный учитель мистер Пинз-Уилкс, для которого, как я подозревал, цивилизация закончилась с гибелью последнего римского императора, с восхищением говорил, что Дома Материнства являются для него земным воплощением греческой богини Артемиды. Далее старик пояснял — видимо, для таких тупиц, как я, — что Артемиде поклонялись не только как богине охоты. Прекрасная богиня, оказывается, объединяла в себе две противоположности: ей возносили молитвы и как покровительнице невинности, и как заступнице материнства.

Короче, система Домов Материнства работала, и уровень рождаемости на острове был очень высоким. С учетом иммиграции население острова возросло до вполне приличной цифры в двадцать шесть тысяч человек. Это была четверть от числа людей, заселявших Уайт до начала первого года после Катастрофы. Как бы то ни было, но деятельность Домов Материнства заслужила всеобщее одобрение.

Наступает момент (по меньшей мере единожды), когда отец и сын разговаривают друг с другом как равные. Как мужчина с мужчиной. Для меня этот момент наступил в роковой день двадцать восьмого мая, за несколько часов до того, как мир погрузился во тьму.

Беседа началась так, как начинались многие мои разговоры с отцом. Мы были в оранжерее, и папа решил ненадолго отвлечься от работы.

— Какую кружку предпочитаешь? Оловянную или из фарфора? — спросил отец, разливая кофе из термоса.

— Оловянную.

— Верный выбор. — Он задумчиво покачал головой. — Особенно для колумбийского. Может быть, и для некоторых сортов кенийского. Желуди… Что бы мы ни делали, что бы в них ни добавляли, полноценного заменителя кофе создать не удалось.

Папа набил трубку мелкими крошками бледно-коричневого табака местного производства и задумчиво уставился на ровный ряд триффидов в окаймленных кирпичом грядках. Лучи солнца, проходя сквозь стекло оранжереи, украшали их кожистые зеленые листья веселыми светлыми пятнами. Стрекала у этих триффидов были удалены, а стволы прикованы цепями к кольям, и убежать они не могли, но время от времени тянули цепь, словно испытывая на прочность, и тогда тишину оранжереи нарушало легкое позвякивание.