Читать «Мужчины и прочие неприятности» онлайн - страница 25

Радость жизни светилась в ребенке, как в маленьком негасимом маяке.

– Мама, на другой стороне земного шара не может же быть все вверх тормашками?

– Нет, золотко. Там все в правильном положении.

– Но если я начну копать отсюда и мы поиграем, как будто сквозь землю можно прорыть тоннель, тогда наши головы вылезут там раньше наших ног, или как?

– М-мм…

– Или нужно в середине перевернуться? Тебе не кажется, что тогда все будет вверх тормашками? И как там, в середине, поймешь, в которую сторону – правильно, а в которую – нет?

– Милый, я не знаю. Давай копать вместе.

Мы стали копать вместе, своими маленькими лопатками, и так старались, что вспотели, и если бы мы копали, вспотев, в правильном направлении, то уже были бы в центре Земли и знали бы ответ. Но вместо центра Земли мы оказались в центре собственного вопроса, и, возможно, он и был настоящей поворотной точкой. Когда вместо ответов наcтупило бы время вопросов.

У накрытого льняной скатертью стола слышался гомон толпы, собравшейся поесть и отпраздновать. Лаура не могла понять, как оказалась в этой компании. Казалось, что голоса раздавались сверху сразу из нескольких радиоканалов, так что ей не удавалось закончить ни одной фразы.

Смех тяжело обрушился в центр стола, и стаканы зазвенели. Лаура схватила гигантский кусок хлебного торта, украшенного сверху розочками из лосося. И рыба может закончить цветком на торте. Лаура надеялась, что поймет, что ее связывает с этой компанией, то ли семьей, то ли дружеским кругом.

Опьяневшая темноволосая женщина кричала: Но ведь каждый в чем-то хорош! Мы все хорошие! Кирсти делает невообразимый хлебный торт. Яркко поет. Веке может удержать бокал, чтобы ни случилось.

– Я легко рожаю, – услышала Лаура свой голос. За столом повисла тишина.

– Не самое плохое умение, – прокомментировал кто-то со смешком.

– Простите, не знал, что у вас есть дети, – улыбнулся другой, находящийся по соседству.

Мужчина встал, но не знал, что ему дальше делать.

Что говорила Лаура?

Акушерка сказала, что вообще не помнит другой такой легкой роженицы.

Мужчина сел. Снова встал. Он непрерывно думал: идя на кухню, через кухню – во двор, со двора – к автомобилю, уезжая прочь. За праздничным столом гомон был прерван паузой, длившейся по крайней мере десять тактов, пока разговор не возобновился.

Лаура постаралась вспомнить рождение ребенка. Воспоминание было странное. По-видимому, роженицей была бабушка Лауры. Это история бабушки – а не ее. В шуме голосов уже родилась новая тема беседы, и Лауре не удалось вступить в разговор второй раз. Но это не имело значения. Кроме того, она вообще никого не родила. Даже недоношенного кроху, которого выхаживают в инкубаторе больницы. Никого, хотя улицы были полны круглыми животами, детскими колясками и яркими санками.

– Поехали домой, – сказал мужчина и подумал: “Неприятно”.

ВРАЧ НАКЛОНИЛ ГОЛОВУ в ожидании, оставаясь доброжелательным и на удивление неторопливым. Лаура присела на стул для пациентов (был ли он теперь стулом для клиента?) и поставила сумку себе под ноги. На мгновение она почувствовала себя ребенком. И откуда только возникает всегда это чувство, когда приходится иметь дело с медработниками или же с представителями власти? Проистекает ли оно из собственного детства или же исходит от общества высокого благосостояния, в чьих руках или же объятиях находится в некотором смысле каждый гражданин?