Читать «Магия ворона» онлайн - страница 97

Глаза Овода над моей головой несколько раз подмигнули. Сотни его лиц смотрели на нас, многозначительно улыбаясь, пока мы медленно погружались в сон.

Глава 14

ФЕЙРИ, дожидающиеся возможности получить портрет, выстроились в такую длинную очередь по аллее, ведущей к трону, что я не видела, где она заканчивается. От вчерашнего пиршества не осталось и следа. Я при всем желании не смогла бы заметить ни единой виноградинки или крошки на мшистой лужайке. Весь вчерашний вечер с тем же успехом мог оказаться иллюзией.

Сейчас Наперстянка сидела напротив меня, улыбаясь так, что создавалось впечатление, будто ее тугой воротник вот-вот задушит ее. Я задумалась, как ей удалось занять завидное первое место в начале очереди, но потом решила, что лучше не буду гадать.

Желудок неприятно крутило. Сформулировать гениальный план было одно, а привести его в исполнение – совсем другое. Что если Наперстянка увидит результат моей работы и придет в ярость, как Грач тогда? «У нее не было для этого никаких причин», – говорила я себе – контекст был совершенно другой, – но факт оставался фактом: если они вдруг решили бы накинуться на меня, защититься я могла, только заговорив им зубы или прибегнув к помощи единственного железного кольца, которое упиралось мне в ногу под туго затянутым ботинком. И еще, подумала я… и еще был Грач.

Я знала, с той же непоколебимой уверенностью, с которой утверждала бы, что солнце встает на рассвете, что Грач будет защищать меня от остальных фейри даже ценой собственной жизни. Мысль эта не казалась мне романтичной, скорее, трагичной и мрачной. Если бы что-то подобное произошло, не существовало бы никаких положительных исходов для нас обоих: мы бы погибли. Я украдкой бросила взгляд на него, усевшегося рядом с троном Овода. Как всегда элегантный, он как будто чувствовал себя неуютно в парчовом кресле, которое принесли для него: сидел, беспокойно наклонившись вперед, положив руку на колено, вполуха слушая болтовню Жаворонка. Он заметил, что я смотрю на него, и встретился со мной взглядом. Я почему-то заметила у него на щеке выбившийся темный локон челки. И быстро отвернулась, возвращаясь к работе.

Для портрета Наперстянки я выбрала человеческую радость. Кажется, то, что сами фейри между собой считали радостью, бывало двух разновидностей. Первой было нечто, напоминающее ханжеское, бесстрастное торжество обманутой жены, вдруг узнавшей, что любовница мужа свернула шею, свалившись с лестницы. Второй было тщеславное, эгоистичное, снисходительное удовольствие: богатый аристократ, осознающий, что дохода от его серебряных копей хватило бы на то, чтобы следующие три столетия питаться одной икрой, если бы ему было суждено прожить достаточно долго, чтобы этим насладиться.

Так что, взяв в руки перо Грача и набрасывая черты Наперстянки голубичным пигментом, я вложила в них огромную лучистую радость: когда крепко обнимаешь любимого человека или узнаешь родной силуэт, спускающийся навстречу по дороге после месяцев разлуки, выхваченный на горизонте рассветным заревом. Без четкого и блестящего совершенства масляных мазков на холсте в моей работе появилось что-то обнаженное, сырое – менее красивое, менее реалистичное, но более мощное. Случайная линия у рта Наперстянки, которую я не могла стереть и исправить, создавала ощущение, что она прячет улыбку. Смех виднелся в глубине ее глаз, обрамленных морщинками. Несовершенство стиля и материалов позволяло легче передавать человечность. Придворный алхимик превращал золото обратно в свинец.