Читать «Легкомыслие» онлайн - страница 69
Ринат Рифович Валиуллин
Как я люблю женщин! Все больше и больше.
Тыква задела ее случайным взглядом, когда она складывала продукты в пакет: – Знала бы ты, как мы тебя любим.
Venga!
Получив знак, Кики подбежал и подал Тино шпагу – эстоке, чтобы тот закончил спектакль. Тино взял клинок и начал долго разглядывать изгиб на конце шпаги.
– Что-то не так?
– Не знаю, Кики, – вдруг понял, что не хочет убивать быка. Тино смотрел в забродившие бычьи от бешеной пляски глаза. danse macabre, – увидел он там закат. Красный, пунцовый, он подсвечивал и без того красный от камня стадион, его галереи, его арки в форме конской подковы, словно следы в красной глине от галопа гигантской лошади, статуи великим матадорам, оцепеневшую статую толпы и его статую, застывшую сейчас над быком и готовую выкинуть руку со шпагой, словно ядовитое жало.
– Vamos, Тино. Venga! Venga! Давай, Тино! – разрывался сзади Кики. – Добей его, Тино, – подхватила команда, а затем весь стадион. Тино окаменел. Он превратился в изящную скульптуру, которая с искривленной эскоте в руке нацелилась в холку быка, словно хотела нырнуть туда целиком и достать до самого сердца. Он вдруг увидел сердце быка, огромное настолько, что куда он ни ткни – попал бы в него. Чужая жизнь показалась ему простой и скучной, если с ней так обращаться. Бык уткнулся в землю, словно подбитый вертолет, с замершими лопостями бандерилий. Солнце закатывалось.
– Еще немного – и с трибун полетят подушки, – переживал вслух Кики.
* * *
Город вошел в меня и сел. Я шла по темной улице, пережевывая каменные дома, которые скрипели на зубах, и позже выковыривая их из памяти зубочистками фонарных столбов. Неожиданно в нос ударил куст сирени, будто нашатырь – это заставило почувствовать себя частью природы, вспомнить свой нос, тот немного вздернут на окружающий мир. Не знаю зачем, зашла в магазин, оказалось только для того, чтобы прочесть с ценника какой-то бабуле цену на масло, узнать от нее, что подсолнечное масло подорожало, а значит, и сама жизнь, вышла обратно с чувством исполненного масла. Попался одинокий трамвай с качающимися внутри головами, в аннушках измеряются непутевые головы. Трамвай съесть не удалось, он пробежался холодным ознобом по рельсам вен, и скоро его и след простыл. Рядом в подтверждение чихнул прохожий. Чихал я на вас, на всех, на себя. Все так: чихаешь на других, а насморк у тебя. Рельсы исчезли. Ноги уже наелись асфальта, и эта сытость приходила снизу, не через рот, который тоже был сыт по горло урбанизмом. Вывески на магазинах пытались подсветить мое отношение к их предложениям, ногам было полегче, все же лучше со светом, чем жевать асфальт всухомятку.
Психо 30
Меня всегда тянуло к чему-то взрослому, как тянет провинциальную простоту к большому городу. Прижмешься, он тебя возьмет в свои мраморные объятия, в них холодно, но надежно. Одна неувязочка – я местная, коренная, именно поэтому нет такого тщеславия, как у провинциалов. В чем-то я им даже завидовала, у них не было ничего и было к чему стремиться. У меня – все, вроде как и стремиться не к чему. Все время надо себе придумывать стимул, ставить задачи, решать, а как их решать, когда они уже давно за тебя решены, потому что дома живешь, в тепле, с родителями и полным холодильником. Актерский факультет был как вызов самой себе. Смогу или нет. Вот и доказываю до сих пор.