Читать «Балканский рубеж» онлайн - страница 79

Исход из Галлиполи начался с весны, и в мае Маевский взошел на палубу торгового судна, одного из многих, нанятых Врангелем во фрахт для переброски войск в Королевство сербов, хорватов и словенцев. Прах Келлера в закрытом гробу с почестями был поднят на борт – хотя бы здесь удалось добиться необходимого без особых хлопот. Многие офицеры знали Келлера лично и помогли Маевскому от всей души.

Но впереди был долгий путь через острова и проливы Пелопоннеса – в Адриатику. Заштормило с первого же дня, железная коробка трюма стала местом постоянного пребывания, вынужденным пристанищем. Волны били в борт без устали, словно паровые молоты. Морская болезнь выворачивала нутро половине «сухопутных» – на рейс попали в основном пехотинцы и кавалеристы. Каждый уголок судна пропитался миазмами, и не было возможности даже на минуту выйти на палубу за глотком свежего воздуха.

Страшная новость о первом заболевшем просочилась, расползлась по трюму подобно тяжелому запаху гальюнов. Тиф! «Русская рулетка» для каждого. Отказаться нельзя. Крути барабан – и надейся, что в этот раз обойдется… Не обошлось. Еще до прихода на рейд Пирея Маевский понял: он болен.

Пожилой подполковник, медик, переживший германскую газовую атаку под Белостоком, организовал на судне карантинный отсек, отделив почти четверть трюма огромной ширмой, скроенной наскоро из походных палаток. Больных переводили или перетаскивали туда при появлении первых же симптомов.

«Умирать за занавесочку», – сказал сотник Мницкий, первым уходя в карантин. Позже и умер первым. Из компании полковника Дулева Маевский оказался вторым заболевшим.

Жар и холод приходили к нему, как рыжий и белый клоун. Ломали ему кости, скручивали мышцы до судорог, тянули жилы, сжимали горло и грудь. Потом приходила Лидочка и приводила с собой Андрюшу. «Смотри-ка, – говорила она сыну, трогая лоб Маевского, – твой папенька гроб потерял, без присмотра оставил!» – «Нет, – возражал ротмистр, – все в порядке, о Келлере все знают – и Дулев, и Мницкий, и даже ефрейтор как-там-его-фамилия!» Андрюша, как маленького, гладил его ладошкой по мокрой от пота щеке и уговаривал: «Папочка! Но они же все уже умерли!»

Тогда Маевский вскакивал на ноги, в свете синего фонаря среди мертвых тел нащупывал дорогу к трапу, наверх, на палубу. Снаружи в задраенные люки – цок! цок! – бил копытом красавец Фенимор, белый абиссинец, прикрывший Маевского своим телом от того треклятого осколка в шестнадцатом… Клацая шпорами по ступеням, ротмистр поднимался наверх, ни один люк не мог задержать его. На палубе под звездным небом он целовал Фенимора между глаз, трепал его лохматую холку, а потом взлетал в седло, привставал в стременах, и верный друг нес его вперед, по палубе, по воде, по воздуху – к Белграду, к единственной цели…

Ненадолго приходя в себя в гулком корабельном чреве, ротмистр пытался сказать хоть кому-то, что Келлер… Келлер… Келлер… Но не было ни сил на выдох, ни воздуха в легких.