Читать «Горшок золота» онлайн - страница 45

Луна той ночью не вышла, не было и звезд, а потому чуть поодаль от костра царила густая тьма, куда вглядываться не хотелось – такая она была холодная и пустая. Разговаривая, не сводили они глаз с красного пламени или следили за тем, как дым из трубок уплывал и вился прочь в черноте, исчезал внезапно, как молния.

– Интересно, – произнес один, – откуда взялась у тебя мысль выйти замуж за этого человека, а не за меня или моего товарища – мы же молодые, выносливые мужчины, а он стареет, господи помоги ему!

– Вот именно, – проговорил второй, – он же сед, как барсук, и никакого мяса у него на костях.

– Вы вправе об этом спрашивать, – сказала женщина, – и я вам скажу, почему я не вышла замуж ни за одного из вас. Вы всего лишь пара лудильщиков, что таскаются с места на место, о прекрасном ничего не ведаете; а этот-то шел по дороге в поисках чудны́х возвышенных приключений, и за такого мужчину женщина желает замуж, пусть он ее вдвое старше. Когда хоть один из вас отправлялся средь бела дня искать бога, нимало не заботясь, что может стрястись с вами или куда вам путь держать?

– Я думаю так, – проговорил второй мужчина, – если оставить богов в покое, они оставят в покое тебя. Им легко и просто делать все, что им правильно, и куда там людям вроде нас лезть да вмешиваться в их возвышенные дела.

– Всегда считала, что ты человек робкий, – промолвила она, – теперь знаю наверняка. – Вновь обратилась она к Философу: – Сними башмаки, господин Голубчик, так ты отдохнешь налегке, а я тебе мягкую постель устрою в телеге.

Чтобы снять башмаки, Философу пришлось встать, поскольку в телеге было слишком тесно, никакого простора. Отошел он на сколько-то от огня и стянул башмаки. Видел, как женщина раскладывает в телеге мешки и одежду, а двое мужчин курят молча и передают друг другу бутыль. Затем шагнул Философ в носках еще чуть дальше от огня и, глянув еще раз, отворотился и тихонько пошел во тьму. Через несколько минут услыхал он крик у себя за спиной, а следом еще и еще, а потом все они погасли до горестного бормотания, и вот уж остался он один в величайшей тьме, какую знал в своей жизни.

Надел он башмаки и отправился дальше. Знать не знал, где тут дорога, и каждый миг спотыкался то о пучок вереска, то о колючий дрок. Почва была очень неровной – сплошь неожиданные кочки да глубокие рытвины, там и сям пропитанные водой рыхлые места, и в эти холодные зыби проваливался он по щиколотку. Не осталось больше ни земли, ни неба, а лишь черная пустота и тоненький ветер, да свирепая тишь, что, казалось, слушала его шаги. Из той тишины громовый смех мог загреметь во всякую минуту – и умолкнуть, пока стоит Философ столбом, смятенный в слепой пустоте.

Холм делался все круче, повсюду на пути Философа валялись камни. Ни на дюйм не видел он ничего, шел, вытянув руки, словно слепец, что мучительно пробирается вперед. Чуть погодя едва ли не совсем умаялся от холода и усталости, но сесть не осмеливался – тьма была такая лютая, что устрашала и ошарашивала; пугала Философа и коварная тишь.