Читать «Дорога запустения» онлайн - страница 84

Глава 28

Она никогда не мылась. И не стригла волосы. Ногти на руках и ногах загибались, волосы свисали до талии сальной, пыльной, грубо заплетенной косой. В косе, волосах на лобке и зловонных, склеенных по́том клубках растительности под мышками обосновался легион паразитов. Она зудела и гноилась, но никогда не чесалась. Почесаться означало сдаться своему телу.

Войну телу она объявила в десятый день рождения. В день, когда ушел Лимааль. Кленовый кий, собственноручно выточенный отцом, лежал неразвернутым на кухонном столе. Когда наступил вечер и стало ясно, что Лимааль не вернется, кий убрали в шкаф, а шкаф заперли и забыли. Тогда Таасмин одна пошла на красные скалистые уступы еще раз взглянуть на форму мира. Она стояла перед Великой Пустыней и давала ветру себя стегать, и пыталась уразуметь, что значит быть женщиной. Никогда не унимавшийся ветер беспощадно трепал ее, будто она – воздушный змей, которого нужно швырнуть в небеса.

Она поняла, что ей это нравится. Она полюбила бы духовный ветер, который подхватит ее, как бумажный пакет, как кусок человечьего мусора, сметет и станет швырять выше, еще выше, прочь от горящей, сухой-пресухой земли в небо, наполненное ангельскими созданиями и элементами орбитальной машинерии. Ей мстилось, что она плывет, парит перед Боговетром, и в панике она позвала внутренним голосом брата, но близость исчезла, растянулась за точку невозврата, рассеялась, ушла. Равновесие близнецов нарушилось. Мистицизм одной больше не управлял рационализмом другого: как вышедшие из-под контроля машины, они разлетелись по космосу. Утратив поводок, мистицизм ворвался в пустоту ума Таасмин, туда, где раньше был ее брат, и превратил ее в существо из чистейшего света: белого, сияющего вечного света, фонтаном бьющего в небо.

– Свет, – шептала она, – мы все суть свет, из света, в свет возвратимся. – Она открыла глаза, узрела плоскую красную пустыню и скорчившийся рядом уродливый городишко. Взглянула на свое тело, недавно обретшее женственность, и возненавидела его круглую гладкость и мышечную ровность. Ей были отвратительны его бесконечный аппетит, его ненасытимый голод, его слепое безразличие к чему-либо, кроме себя.

Тут Таасмин Манделье показалось, что она слышит голос, несомый ветром из далекого далека, из-за пределов мира, с той стороны времени, и голос вопил: «Умерщвление плоти! Умерщвление плоти!»

Таасмин Манделья эхом повторила вопль и объявила войну своему телу и материальной стороне мира. Там и тогда она сбросила одежду, с любовью сотканную Эвой Мандельей на боготворимом ею станке. Таасмин Манделья ходила босой, даже когда дождь размывал улицы до жидкой грязи и почву клевал мороз. Она пила дождевую воду из бочки, ела росшие в саду овощи, не очищая их от земли, и спала не под крышей, но под трехгранными тополями в обществе лам. В полдень, когда другие граждане наслаждались законной сиестой, она шла на раскаленные скалы Точки Запустения, садилась на корточки и погружалась в молитву, забывая о солнце, что выдубило ее кожу и отбелило волосы до цвета кости. Она размышляла о жизни Екатерины Фарсидской, которая ввиду стремления к духовности в светский языческий век сбросила плотскую человечность и смешала душу с душами машин, построивших мир.