Читать «Юрий Тынянов. Сочинения в трех томах. Том 3» онлайн - страница 212

— Особое благоволение полку, — сказал Чириков, у которого были знакомые кавалеристы, — все в шинелях. Ан вот и без шинели — штрафные.

— За что их штрафовали?—спросил Вальховский.

— Мало ли за что. Вон — у второго справа седло подвернулось. На первой стоянке шинель снимут.

Офицеры ехали в теплых оберроках, делавших их немножко похожими на кучеров. Музыка впереди заиграла, и эскадрон прошел.

Вслед за эскадроном тащились несколько городских экипажей, медленно и безнадежно,—несколько матерей из провожающих никак не могли остановиться. Они сидели в темных бурнусах и смотрели по сторонам, устав смотреть вперед, где видна была все та же конская поступь да круглые спины в оберроках и колетах, не похожие ни на мужей, ни на сыновей; но они все еще ехали за эскадроном, не решаясь ни повернуть, ни остановиться. •

Теперь они каждый день, гуляя, провожали войска. Они узнали, что войска идут в Гатчину и Лугу; потом — что на Порхов и, наконец, Опочку. .Александр знал, что имение матери, Михайловское, где-то близ Опочки. Имение дяди Горчакова, Пещурова, было неподалеку.

Война была еще не объявлена, а войска шли каждый день через Царское Село. Скоро вид их изменился — гвардия прошла, теперь шли казачьи полки. Бородатые казаки — вощеные усы торчком — сидели в седлах, избо-чась, с отчаянной беспечностью, крепче и плотнее, чем сидят иные в креслах. Они пели медленную песнь с гиканьем и присвистом. Лица их были неподвижны, и они не смотрели на лицейских. Двое передовых казаков их заметили. Храня все то же равнодушие, они мигнули друг другу, одним движением вырвались из седла и, сменясь, уже ехали каждый на лошади другого, так же спокойно, как будто все время сидели в седле, с лицами неподвижными и бесстрастными. Только глаз у правого был прищурен: казак смеялся.

Калинин смотрел ига вслед как пригвожденный, за-' быв обо всем. Когда он к ним обратился, они его не узнали: довольство и какая-то непомерная гордость были на его лице, глаз прищурен.

— С рушницей в руках, с патроном в зубах, — сказал он им и подмигнул, как давеча передовой казак,— эх, буяны вы мои, пичужки любезные.

Малиновский сказал ему, что он тоже казак,— сельцо у них близ Изюма. Калинин долго смотрел на ' него, восхищаясь и, казалось бы, не доверяя, а потом засмеялся:

— Казак и есть. Дух кавалерский. Казаки все наголо атаманы.

Так Малиновский был посвящен в казаки. Сразу же после прогулки он стал ходить как-то особенно вразвалку, избочась, и часто прищуривался, как, по его мнению, прилично было истому, испытанному казаку. Он рассказал о казачьем проезде отцу, директору Малиновскому, и еще более повеселел. Вольное прозвище казака, данное его сыну, понравилось директору. Старая казачья вольность, самая хитрость, удальство, иногда отчаянное, безудержное, — сказал он сыну, — суть черты любезные. В открывающейся войне он возлагал надежды на черты русских войск, неизвестные неприятелю. Сын всегда был дюж, лукав. Теперь он полюбил удальство. Дядька Матвей был из старых казаков и, только окривев, поступил в статскую службу. Малиновский с ним теперь беседовал и вскоре набрался лихих казачьих поговорок.