Читать «Юрий Тынянов. Сочинения в трех томах. Том 3» онлайн - страница 186

— Знаете ли вы, мой любезный, — спросил его Мартин, — что это за книги?

Не дожидаясь ответа, он сказал все тем же ровным голосом и улыбаясь:

— Забудьте эти книги. Я даю вам три дня на забвение. Потом приходите ко мне — я буду ждать вас.

Уже зашагав, он быстро спросил Александра, откуда взялись у него эти книги, кто дал их ему?

Узнав, что книги из отцовской библиотеки, Пилецкий усмехнулся.

— Не многим же вас снабдил родитель, — сказал он, улыбаясь и кивая головой.

Потом, посмотрев на Александра с какою-то грустью, он тихо спросил его: не случалось ли ему читать «Путешествия в Иерусалим»? Если Александр захочет — он достанет ему эту книгу, и Александр не пожалеет о времени, им потраченном. И Пилецкий быстро зашагал прочь: вечно деятельный, ко всем душам прокладывающий путь, всех направляющий.

.Александр смотрел ему вслед и вспомнил, как торчали его громадные ступни ночью, когда монах бил поклоны.

Путешествия в Иерусалим он не прочел. Зато он с наслаждением вспоминал тетради Сергея Львовича. Вот бы их привезти да спрятать. Ямщик Елеся, герой одной крепкой поэмы, вспомнился ему. «Налой» был тоже хорош: штаны послушника служили налоем для благочестивого монаха.

Встреча с отцом была холодная; Александр редко и мало вспоминал его. Он стыдился Сергея Львовича, во фраке, в тугих воротничках, с заплывшим взглядом, величавою осанкой, скороговоркой и мелкой походкой. Но косой взгляд — тогда на лестнице — и теперь насмешка Мартина все решили.

Пилецкий, видимо, посмеивался над Сергеем Львовичем; он говорил о нем: «родитель». Александр вдруг задрожал, вообразив, как он назовет и мать, Надежду Осиповну, родительницей. Чем хуже были его отец и мать, тем неприкосновеннее. Он вспомнил угол у печки, куда часто забивался, землистые руки Арины, мешавшей дрова, — он вспоминал это теперь все реже и только в тот самый миг, когда засыпал, а ни в какое другое время не помнил, — и вдруг рассвирепел. Никто не имел права смеяться над его отцом — никто, кроме него самого. Отец, Сергей Львович, этот плотный маленького роста человечек (он оказался маленького роста, а ранее, дома, казался таким большим), который растерянный стоял в лицейской приемной/был беззащитен. Пилецкий насмехался над ним.

Пилецкого он отныне ненавидел.

В этот день, когда Горчаков прыгающей, немного развинченной походкой, которую он теперь избрал, подражая походке императора на открытии лицея, покашливая, прихрамывая на правую ногу, — он жаловался на свою старую подагру, — кудрявый, розовый, прошел по коридору с Корсаковым-мартинистом, — он обозвал его вольною польскою кокеткою.

Горчаков не обиделся, он удивился: полуоткрыв розовый рот, он посмотрел на Пушкина, прищурился, а потом быстро пошел прочь. Хромота прошла. Александр захохотал ему вслед. Все это произошло на глазах гувернера Ильи, Мартинова брата.

В тот же день Мартинов брат заметил, что Пушкин смеялся над отцом Мясоедова, который служил в сенате, о чем сам Мясоедов неоднократно упоминал в разговорах и даже был упрекаем от некоторых в гордости. Но Пушкин при этом смеялся не столько даже над отцом Мясоедова, сколько над самым сенатом, что было неприлично. Он слышал, как Пушкин произносил со смехом и как бы фыркая какие-то стихи, относящиеся собственно до сената и явно недозволенные. Но стихов 298