Читать «Юрий Тынянов. Сочинения в трех томах. Том 3» онлайн - страница 118

— Вот на кого, на Дамиана, надежда. Он упорядочит, сначала в Томске, а потом и...

Илличевский снял руку с канделябра.

— Нет людей, Андрей Афанасьевич, кроме разве малой горсти своих, нет людей, — сказал Сперанский Самборскому. — Старый люд погряз, новые — кто честен, тот бессловесен. В начале бе слово, но чиновник по сю пору у нас двух слов связать не умеет.

- Это была любимая беседа и жалоба. Должно было обнять, охватить, осмыслить и упорядочить все системою. Законы должны были быть стройны и строги. Генералы, расширявшие пространство империи, не только не могли создать равновесия, которое есть средоточие управления, но и были врагами его, ибо не умели понять, что такое порядок. Но не было людей, способных к низшей службе, и подавно не было помощников, способных понять его. • — Недостает общего духа, — сказал вдруг Малиновский. .

« Сперанский с удовольствием на него поглядел. Он знал его мысли. -

Он заговорил, круглые китайские глаза были полузакрыты, как будто не видели ничего кругом, покатый лоб разгладился. Он говорил безостановочно, тихо и ровно!, и его собеседники, как зачарованные, смотрели на него. В конце беседы, которая требовала безусловного молчания всех собеседников, непременно возникала у него новая мысль, порядок статей, новое значение или учреждение, не имевшие, впрочем, видимой связи с беседою. Когда-то в молодости говорил он проповеди, и теперь, как тогда, ему было приятно совершенство, которое он воображал. .

Кабинет был привычным местом. Он смотрел на английские часы; и большой маятник, ходивший медленно, по механическим правилам, ему не известным, видневшийся в стеклянной дверце, был ему нужен, как и молчаливые собеседники, окружавшие его. •

' Министр говорил и знал, что его никто не прервет; Он знал силу своей речи и пробовал ее во дворце. Император никогда его не прерывал и к концу беседы казался и был убежденным, согласным на все; стоило министру удалиться, и логика рассыпалась в прах: царь тяготился ею и забывал.

Министр говорил о людях, которые ему нужны; говоря о характерах, он думал об императоре. Нужны люди чувствительные или с правилами? Казалось бы, важнее всего доброе сердце. Но кто говорит: человек чувствительный, тот мыслит: человек без правил. Чувствительные люди — это машина, не понимающая своего хода, идущая по слепой привычке, заведенная воспитанием. ■/

. Этого не могут понимать читательницы Карамзина.

Тишина была за окном. Это были те места, где двадцать лет назад отдыхал Потемкин во времена своей хандры, когда грыз ногти и бил дорогие вазы. Тишина была кругом —дочка притаилась с ворчливою бабушкой в задних комнатах. Франц Иванович, самый безмолвный привычный собеседник, сидел сбоку. Часы глухо и медленно пробили одиннадцать и помешали министру.

И он кончил быстрее, чем думал: нужен человек, добрый по началам; нужен разум, подчиняющий чувствования и постановляющий им правила. А без того порядка быть не может. Разум должно воспитать так, как воспитывают ныне одни привычки. Привычки воспитывают домашние. Но разума воспитать они не могут. У дворянства дома — разврат, у духовных—> невежество.