Читать «Южнее, чем прежде (Повести, рассказы)» онлайн - страница 69

Вот чего я боюсь.

И так мы, встретившись в институте, подолгу стояли вместе на черно-белых кафельных плитах.

— А давайте, — говорил Слава, — в институт с ружьями приходить...

— И держаться вместе, такой настороженной стайкой...

— И виски у всех седые...

— И у каждого на щеке дрожит скупая мужская слеза...

Иногда один из нас извинялся и убегал за каким-нибудь маленьким лысым человеком с огромным портфелем, настигал его в конце темного коридора, возле туалета, и, быстро надышав на вечерние фиолетовые стекла, скрипя пальцем, начинал выводить перед ним разные кривые и доказательства...

Я шел по вагонам, по узким коридорам; захлопнув дверь, переходил из вагона в вагон по лязгающим, заходящим друг под друга языкам.

Иногда я поглядывал наружу, — там шло ровное, белое, абсолютно пустое поле.

Вот — стоит черный самосвал, и черные люди грузят в него лопатами уголь.

И снова ровное, белое, пустое поле.

В вагоне-столовой было пусто, только в конце сидела компания молодых ребят, — очевидно горнолыжников.

Поев хлеба с запотевшим сыром и запив пивом, я вернулся и сел на свою полку.

Было темно, но свет еще не зажигали.

Странно ведет себя вагон на ходу... То долго оставляет тебя неподвижным, то вдруг начинает трясти, выхватит одну ногу и начинает болтать ее коленом. Или вдруг дробный стук — тыр, тыр, тыр — пробежит по полу через весь вагон, как мышь. Или спокойно висевшая пепельница начнет звякать своей мутной крышечкой, и звякает, и звякает, и вдруг перестанет.

Люди стали шуршать бумагой, уходить — приходить, укладываться.

Я тоже лег, но не спал, вернее, не совсем спал...

Летом, рано утром, когда все еще мокрое и холодное, а тепло только с той стороны и только тем местам, на которые прямо светит солнце, мы входили в лес и били, гоняли двухцветный резиновый мяч по мокрой траве.

Потом мы надевали клеенчатые фартуки, выносили из сарая заляпанные деревянные носилки и совковые лопаты с пыльными лезвиями и отполированными ручками и бросали это на стоптанный, покрытый вдавленными одуванчиками берег.

Потом возвращались в темный сарай и выносили тяжелый бумажный мешок цемента.

Вдоль берега шли глубокие квадратные сырые ямы, и мы сначала вбивали в них по краям сколоченные деревянные доски — опалубку.

Потом насыпали в носилки цемент, песок из бархана, оставленного отъехавшим самосвалом, и дробленый камень — бут.

В эту сухую, дымящуюся смесь один начинал лить струйкой воду из ведра, а мы мешали и переворачивали массу, все более сочную, вязкую, шлепали лопатой, переворачивали, смаковали, с таким наслаждением и аппетитом, словно готовили себе кашу на завтрак.

Потом мы несли ее к яме, ставили в середину трубу, вываливали вокруг нее, трамбовали, ждали, пока засохнет, и тогда выдергивали доски.

И после, сготовив несколько фундаментов и почувствовав как следует наступившую жару, серый едкий цемент по всей коже и сухость его во рту, — мы разгибались, и каким наслаждением было прыгнуть с берега в прозрачную, холодную воду и медленно плыть, опуская голову и булькая, ударяя ладонью с брызгами, вдыхая слабый запах мокрой тины и рыб.