Читать «Элеонора Дузе» онлайн - страница 7

Ольга Синьорелли

век, смогла продолжать свое существование, Элеоноре, как дочери ка-

иокомико *, пришлось заменить мать на сцене.

В 1892 году в Берлине, в канун дебюта в драме «Родина», когда

артистка уже стала европейской знаменитостью, Элеонора Дузе пи¬

сала Герману Зудерману23: «Ваша Магда проработала десять лет.

Та, что вам пишет, работает уже двадцать. Если сравнить этих жен¬

щин, то разница будет огромной, ибо, в противоположность Магде,

женщина, которая вам пишет, ждет не дождется, когда сможет

покинуть сцену. Магда начала играть в семнадцать лет, по своему же¬

ланию, у той, что вам пишет, все было иначе. В двенадцать лет ее на¬

рядили в длинные юбки и сказали: «Надо играть». Вот видите, какая

разница между той и другой женщиной. Впрочем, Магда принадле¬

жит вам, это ваше создание, другая живет реальной жизнью, как все

люди на свете. Однако она хочет просто поблагодарить вас за вашу

«Родину», взяв с радостью на себя всю ответственность за сегодняш¬

ний вечер».

В двенадцать лет ей пришлось выслушивать и самой произносить

страстные монологи из «Франчески да Римини» Пеллико, «Пии деи

Доломеи» Карло Маренко и из мрачных народных драм, смысл кото¬

рых она не всегда понимала.

Она расскажет впоследствии Габриэле Д’Аннунцио24, как роди¬

лась в ней актриса в те годы отрочества.

«Вы помните, Стелио, ту остерию в Доло, куда мы вошли в ожи¬

дании поезда?.. Двадцать лет назад она была такой же... Мы с матерью

заходили туда после спектакля и садились на скамью у стола. Только

что в театре я плакала, кричала, безумствовала, умирала от яда или

от кинжала. И теперь в ушах у меня еще звучали чужие голоса —

это звенели стихи... А в душе еще жила чужая воля, от которой мне

не удавалось избавиться,— словно кто-то другой, пытаясь победить

мою неподвижность, еще ходил и жестикулировал... Эта притворная

жизнь надолго оставалась у меня в мускулах лица, так что в иные

вечера я никак не могла успокоиться... Это была маска, во мне уже

рождалась, оживала маска... Я широко-широко раскрывала глаза...

Мороз пробирал меня до корней волос... Я уже не могла полностью

осознать, кто я и что происходит вокруг... Моя душа погружалась в

глубокое одиночество. Все окружающее больше не имело для меня

никакого значения. Я оставалась наедине со своей судьбой... Моя

мать, которая была рядом со мной, отступала куда-то в бесконечную

даль... Меня мучила жажда, и я утоляла ее холодной водой. Иногда,

когда я бывала особенно усталой и взволнованной, я начинала улы¬

баться. И даже моя мать с ее чутким сердцем не могла понять, поче¬

му я улыбаюсь... Это были те несравненные часы, когда кажется, что

дух, разорвав телесные оковы, уходит, блуждая, за земные пределы».

И дальше:

«Я видела тогда то, чего нельзя забыть; видела, как над контура¬

ми окружающей меня реальности начинают возвышаться образы,

рожденные моим вдохновением и моей мыслью. Так в минуты тре¬

вожного томления, усталости, лихорадочного волнения, противоречи¬

вых стремлений возникали первые очертания моего искусства».

Из местечек, по которым артистке приходилось кочевать в годы

отрочества, она хорошо запомнила также Салуццо. Там, в четырна¬