Читать «Элеонора Дузе» онлайн - страница 7
Ольга Синьорелли
век, смогла продолжать свое существование, Элеоноре, как дочери ка-
иокомико *, пришлось заменить мать на сцене.
В 1892 году в Берлине, в канун дебюта в драме «Родина», когда
артистка уже стала европейской знаменитостью, Элеонора Дузе пи¬
сала Герману Зудерману23: «Ваша Магда проработала десять лет.
Та, что вам пишет, работает уже двадцать. Если сравнить этих жен¬
щин, то разница будет огромной, ибо, в противоположность Магде,
женщина, которая вам пишет, ждет не дождется, когда сможет
покинуть сцену. Магда начала играть в семнадцать лет, по своему же¬
ланию, у той, что вам пишет, все было иначе. В двенадцать лет ее на¬
рядили в длинные юбки и сказали: «Надо играть». Вот видите, какая
разница между той и другой женщиной. Впрочем, Магда принадле¬
жит вам, это ваше создание, другая живет реальной жизнью, как все
люди на свете. Однако она хочет просто поблагодарить вас за вашу
«Родину», взяв с радостью на себя всю ответственность за сегодняш¬
ний вечер».
В двенадцать лет ей пришлось выслушивать и самой произносить
страстные монологи из «Франчески да Римини» Пеллико, «Пии деи
Доломеи» Карло Маренко и из мрачных народных драм, смысл кото¬
рых она не всегда понимала.
Она расскажет впоследствии Габриэле Д’Аннунцио24, как роди¬
лась в ней актриса в те годы отрочества.
«Вы помните, Стелио, ту остерию в Доло, куда мы вошли в ожи¬
дании поезда?.. Двадцать лет назад она была такой же... Мы с матерью
заходили туда после спектакля и садились на скамью у стола. Только
что в театре я плакала, кричала, безумствовала, умирала от яда или
от кинжала. И теперь в ушах у меня еще звучали чужие голоса —
это звенели стихи... А в душе еще жила чужая воля, от которой мне
не удавалось избавиться,— словно кто-то другой, пытаясь победить
мою неподвижность, еще ходил и жестикулировал... Эта притворная
жизнь надолго оставалась у меня в мускулах лица, так что в иные
вечера я никак не могла успокоиться... Это была маска, во мне уже
рождалась, оживала маска... Я широко-широко раскрывала глаза...
Мороз пробирал меня до корней волос... Я уже не могла полностью
осознать, кто я и что происходит вокруг... Моя душа погружалась в
глубокое одиночество. Все окружающее больше не имело для меня
никакого значения. Я оставалась наедине со своей судьбой... Моя
мать, которая была рядом со мной, отступала куда-то в бесконечную
даль... Меня мучила жажда, и я утоляла ее холодной водой. Иногда,
когда я бывала особенно усталой и взволнованной, я начинала улы¬
баться. И даже моя мать с ее чутким сердцем не могла понять, поче¬
му я улыбаюсь... Это были те несравненные часы, когда кажется, что
дух, разорвав телесные оковы, уходит, блуждая, за земные пределы».
И дальше:
«Я видела тогда то, чего нельзя забыть; видела, как над контура¬
ми окружающей меня реальности начинают возвышаться образы,
рожденные моим вдохновением и моей мыслью. Так в минуты тре¬
вожного томления, усталости, лихорадочного волнения, противоречи¬
вых стремлений возникали первые очертания моего искусства».
Из местечек, по которым артистке приходилось кочевать в годы
отрочества, она хорошо запомнила также Салуццо. Там, в четырна¬