Читать «Элегия Михаила Таля» онлайн - страница 102

Салли Ландау

Часа в три ночи Джо сказал: “Миша! У меня в жизни были две главные мечты. Первая сбылась - благодаря Салли я познакомился с тобой. Но есть еще вторая мечта - сыграть партию с самым великим шахматистом двадцатого века...” Миша: “Мы рождены, чтоб вашу сказку сделать нашей былью!” Джо мгновенно достал шахматы, и они сели играть. Джо был возбужден. Щеки горели. Он склонился над шахматной доской, долго думал и после каждого сделанного хода переводил дух. А Миша отвернулся от доски и делал ходы, почти не глядя, напевая все время арии из опер, и время от времени “подкалывал” Джо. Они сыграли пять или шесть партий с вполне ожидаемым результатом... Перед уходом Миша шепнул мне в великодушном тоне: “Он играет в шахматы не так плохо, как хотелось бы... Но чемпионом мира ему не быть... Впрочем, как и мне...”

В Париже Миша давал сеанс одновременной игры на 33 досках, и Джо попросился сесть “тридцать четвертым”. Миша, конечно, не возражал. Он выиграл 30 партий, сделал три ничьих и одну проиграл. Джо оказался среди тридцати поверженных и был очень расстроен. “Не пойму, каким образом я проиграл Мише? - спрашивал он. — Ведь я имел совершенно ничейную позицию... Что ему, трудно было предложить мне ничью?” Я - Мише:

- Тебе жалко было сделать с Джо ничью? Ты не мог доставить радость такому золотому человеку?

— Именно у него я хотел выиграть, — засмеялся Миша. -Я просто отреваншировался за свое поражение. Ведь он выиграл у меня тебя... Теперь, как победитель, я отправлю Джо спать, а ты будешь сидеть в моем номере до того момента, пока я не поеду в аэропорт...

Но Миша не только “подкалывал” Джо. Иногда он брал его и под защиту...

В Брюсселе Миша пригласил нас пообедать. Мы нашли маленький симпатичный ресторанчик, из тех, где не обязательно сдавать верхнюю одежду в гардероб. Мое пальто висело на спинке стула. Когда мы собрались уходить, я поднялась, Миша вскочил и подал мне пальто. Джо этот момент “прозевал”, и я сказала: “Джо, в твои годы пора бы научиться подавать даме пальто”. “А в твои годы, - мгновенно отреагировал Миша, - пора бы уже об этом и забыть”.

Чем больше я жила в эмиграции, тем больше мне хотелось приехать в Союз. Меня не мучила ностальгия в расхожем смысле этого слова. Мне не снились вильнюсские и рижские улочки, я не жалела о случившемся. Но в Союзе продолжали жить мои родители, мой сын, наконец, Миша...

Судьба этих людей меня очень беспокоила. Я боялась, что из-за меня у них могут возникнуть неприятности... Может быть, я, чисто по-женски, сгущала краски... Может быть... Но ведь была и очевидная реальность: КГБ и средства массовой информации культивировали в советских людях весьма определенное отношение к “уехавшим”. И мне было очень трудно осознавать, что я, вполне вероятно, больше никогда не увижу ни Геру, ни маму с папой. Это страшно: знать, что они живут от тебя на расстоянии двухчасового перелета, и не иметь возможности даже мимолетного контакта... Да, в то время люди разъезжались и считали, что разъезжаются НАВСЕГДА! Как будто уходили на тот свет... Но пока человек жив, он надеется.