Читать «Шутка» онлайн - страница 54

9

Во время обеда я старался держаться с ним как можно мягче. И он тоже не хотел ставить под угрозу наше будущее сотрудничество. Вместо того чтобы давать указания, как накрывать на стол, он позволил мне сделать это самостоятельно. А когда надо было разморозить еду, накануне приготовленную Салли, даже не стал читать лекцию о том, как пользоваться микроволновкой. Единственным, что он себе позволил, были осторожные расспросы о том, как и сколько мы с ним будем вместе работать – он тоже употребил это слово. Я ответил, что мы будем работать долго, очень долго, пока не стемнеет. И заверил его (он сам спросил об этом, делая стеснительные паузы между словами), что помимо его собственных красок он сможет – правда, совсем немножко – воспользоваться моими. Я понял, что эта игра в совместную работу очень привлекает его, что она ему гораздо интереснее, чем игра в лесенку или в лошадку, и начал опасаться, что сам загнал себя в западню. Но понадеялся, что рисование вдвоем надоест ему раньше, чем мне, до того, как я, при моих не очень крепких нервах, успею потерять терпение, забыв, что имею дело с четырехлетним ребенком.

Перед тем как устроиться работать в гостиной, мы зашли в его комнату за бумагой и красками. При этом Марио решил взять меня за руку, как если бы нам предстояло пройти не по коридору, а по темному лесу, полному опасностей, и он должен был проследить, чтобы я не потерялся. Я вспомнил, что оставил дверь на балкон открытой, и хотел закрыть ее, однако Марио позвал меня – я должен был помочь ему уложить его орудия труда в пакет. Когда мы наконец направились в гостиную, он опять взял меня за руку, и я понял истинный смысл этого жеста: удержать меня в атмосфере взаимного доверия, которая возникла между нами и казалась такой многообещающей.

В гостиной он сначала захотел проверить, нельзя ли придвинуть его стул еще ближе к моему, убедился, что нет, и мы оба уселись за стол. Но затем он словно бы вспомнил о каком-то очень срочном деле и сказал: «Схожу за подушками». Я спросил, зачем они ему, и он принялся пространно объяснять, что ему будет очень неудобно сидеть на стуле, если он не подложит на сиденье несколько подушек. После этого он ушел и куда-то запропастился, а мне стало тоскливо в одиночестве, от этого серого неба, тусклого света, от покалывания в ноге и ягодице и жгучей боли в оцарапанной руке. Когда я уже нехотя собрался идти смотреть, куда он мог деваться, он бегом вернулся, неся маленькую голубую подушечку, из тех, что его мама раскладывала на полу в его комнате, чтобы он не простудился. Я уложил ее на сиденье, он вскарабкался на стул и, удостоверившись, что ему удобно, спросил, можно ли ему рисовать на моей бумаге, потому что она кажется ему более подходящей, чем его собственная. Я разрешил. Только после этого я откинулся на спинку стула, вытянул ноги под столом и, пока Марио терпеливо ждал, когда я дам ему задание, просмотрел работу, сделанную за последние дни.

С каждым просмотренным листом мое разочарование становилось все глубже. Я уже заподозрил, что работал не в полную силу. Десять практически готовых иллюстраций оказались совсем не такими, какими я их задумывал. Я попытался успокоиться, не заниматься самоедством, и вдруг мне пришла идея обратиться за помощью к мальчику, который заглядывал мне через плечо. Ведь больше никого рядом не было, а я нуждался в совете. И я спросил, нравятся ли ему мои рисунки. Это не была игра, я спросил его всерьез, я был искренен как никогда и сам удивился этому.