Читать «Чур, мой дым!» онлайн - страница 82

Алексей Михайлович Ельянов

— Куда-а-а прешься, Майка-а-а!

Лес звенел моим криком, протяжно стонало и взрывалось эхо. Мне доставляло это огромную радость, даже не знаю почему. А потом вдруг — тишина. Шорох и шелест, и где-то рядом бьют крыльями птицы в листве; я медленно набираю в легкие воздух и опять с непонятным наслаждением очумело ору:

— Куда прешься-а! Зорька-а-а!

К полудню собирал стадо в долину, где протекал ручей. Коровы с надсадным вздохом ложились, выпячивая сытые животы. Рогатые головы ритмично покачивались, с волосатых губ стекала зеленая тягучая влага, выпученные глаза были полузакрыты. Проходил час, другой. В душный полусон погружались деревья, птицы, узкий ручей и огромное распаренное небо без облаков.

Я лежал на спине. Покалывала сухая трава, но мне было лень передвинуться; суетился на шее муравей, но было лень смахнуть его; перед глазами клубились прозрачные кольца, но было лень отвернуться от неба. Земля то раскачивалась подо мной, то куда-то проваливалась или плыла. Не было в памяти ни вчерашнего дня, ни сегодняшнего и не было завтра. Со всех сторон я видел только небо и тонул в его голубой пустоте. Больше никогда в жизни мне не казался таким длинным путь солнца, и больше никогда я так не чувствовал, как велика земля и как это много — человеческая жизнь.

Иногда мне вдруг казалось, что никого нет на всей планете: вокруг леса и звери и лишь я один — человек. Ужасом веяло от этого кажущегося одиночества. И мне хотелось орать на весь лес, на весь мир кричать:

— Куда прешься, Майка-а-а!

Я тогда очень хотел, чтобы из леса услышали меня люди, мои близкие, знакомые люди. Ошалелый крик соединял меня с миром людей. И с каким счастьем, почти с умилением встречал хозяек, встречал дома и сараи, встречал мальчишек и проезжую дорогу, от которой пахло бензином. Я гордился, когда мне говорили:

— Ну ты и орешь. Даже в лесопарке слышно.

Обида

Однажды я пригнал стадо часа на полтора раньше обычного. Почти целый день моросил дождь. Я промок и очень устал. Еще на лежневке, старой военной дороге, километра за полтора от лесопарка, я не увидел в стаде своей телки. Но я так устал и так не хотелось бродить по мокрому лесу, что решил не искать ее. Дорогу знает, придет сама.

Уже недалеко от домов меня догнала бабка Саша. Она шла из магазина и несла в сетке много продуктов.

— Ты чегой-то так рано сегодня? — спросила бабка Саша.

— Да вот погода, — ответил я виновато.

— К покосу бы хоть поправилась, — сказала она. — Ох-хо-хо, старость не радость. Кости ломит. Хлебушка донести и то не по силам.

— Давайте я вам помогу.

— Что ты, родной мой, что ты, — отмахнулась бабка Саша, — ты и так намаялся. — Вдруг глаза ее стали жалостливыми, суматошными, она спешно подоткнула под платок седые волосы и заговорила почти шепотом: — Ах, желанный ты мой. Уж мы тут с бабоньками о тебе весь вечер разговаривали. Жалеючи, конечно, жалеючи. А то как же. Глядим, ни свет ни заря, а мальчонка идет себе на работу. Худущий такой, рваненький. В детдоме, поди, и так немало горюшка хлебнул, да и тут тебя запрягли. Хоть бы польза какая была. Работаешь, маешься, а все на тебе брючки залатанные. И еда, видать, пустая. Ты бы ко мне забегал, подкормлю. Вот возьми-ка бараночек.