Читать «Что же тут сложного?» онлайн - страница 5

Эллисон Пирсон

– Фиг знает сколько, – повторяет Эмили, и при мысли об этой непрошеной неувядаемой славе округляет губы – ни дать ни взять воздушный шарик горя.

Я не сразу перевожу на понятный мне язык то, что она сказала. Возможно, я ошибаюсь (хорошо бы!), но, насколько я поняла, моя любимая дочь сфотографировала собственную голую задницу. А потом благодаря магии социальных сетей и злобной выходке некоей девицы этот снимок распространился – если я правильно выразилась, но боюсь, что правильно, – по всей школе, улице, вселенной. Его видели все до единого, кроме отца, который сейчас наверху храпит за Англию.

– Все очень смеялись, – продолжает Эмили, – потому что я тогда в Греции обгорела и спина до сих пор красная, а задница белая, так что похоже на флаг. Лиззи говорит, что пыталась удалить фотку, но народ ею уже поделился.

– Тише, дорогая, успокойся, не тараторь так. Когда это случилось?

– Кажется, в полвосьмого, но я заметила недавно. Ты же мне сама за ужином велела убрать телефон, помнишь? На снимке вверху экрана стояло мое имя, и теперь все знают, что это я. Лиззи говорит, что пыталась снести фотку, но она уже разлетелась по инету. А Лиззи такая: “Да ладно тебе, Эм, чего ты, смешно же получилось. Ну извини”. И я не хочу, чтобы все подумали, будто я обиделась, потому что всем кажется, что это типа как смешно. Но теперь народ ко мне заходит на фейсбуке и пишет гадости! – всхлипывает она.

Я встаю и иду за бумажными полотенцами, чтобы Эм было во что высморкаться. Салфетки я покупать перестала из-за недавнего сокращения семейного бюджета. Стылый ветер строгой экономии продувает всю страну и в особенности наш дом, так что дорогие коробки в пастельных тонах, полные мягких салфеток с алоэ вера, пришлось вычеркнуть из списка покупок. Я мысленно проклинаю решение Ричарда воспользоваться увольнением из архитектурной фирмы как “возможностью переучиться на более востребованного и значимого специалиста” – то есть, грубо выражаясь, “самовлюбленного эгоиста, готового работать за гроши”, а я сейчас, уж простите, могу выражаться только грубо, потому что у меня нет даже салфеток, чтобы вытереть нашей дочери слезы. И лишь кое-как оторвав бумажное полотенце, я замечаю, что у меня дрожит рука, причем довольно сильно. Сжимаю трясущуюся правую руку левой и переплетаю пальцы домиком, как не делала уже давно. “Это церковь и шпиль над ней – внутрь загляни, увидишь людей”. Эм все время упрашивала меня повторять эту простенькую потешку – ей нравилось, как я складываю из пальцев церковь. “Еще, мама, еще”.

Сколько ей тогда было? Три? Четыре? Вроде так недавно, но при этом невероятно давно. Моя доченька. Я никак не освоюсь в этой новой чужой стране, куда она меня привела, но чувства замолчать не заставишь. Отрицание, отвращение с примесью страха.

– То есть ты отправила кому-то фотографию собственной задницы? Эмили, ну разве можно быть такой идиоткой! – После страха вспыхивает гнев.

Эмили трубно сморкается в бумажное полотенце, комкает и протягивает мне.