Читать «Чеснок и сапфиры» онлайн - страница 189

Но к тому времени у меня появились другие тревоги. Кэрол попадала в больницу все чаще и чаще. Сначала она проходила обследования, потом с ней делали там что-то ужасное, о чем она отказывалась с нами говорить. Ее палата в больнице начала походить на жилую комнату — наполнилась растениями, книгами и разными безделушками. Так бывает, когда пациенты поселяются в больницу надолго. С медсестрами она уже подружилась. Вскоре я поняла, что, хотя Кэрол и радовалась встречам со мной, она не хотела и чтобы я у нее задерживалась: ей не терпелось вернуться к тому, что стало ее настоящей жизнью. Кэрол вступила в братство безнадежно больных.

Если человек проживает свою жизнь с удовольствием и борется за нее до последнего момента, то ему вряд ли захочется, чтобы поминали его с унынием. На поминках Кэрол прощальные слова упорно превращались в жизнеутверждающие. Глядя на людей, собравшихся ее проводить, я почувствовала, что каждый из нас думал о том, чем она одарила нас при жизни. Все были ей благодарны.

Сначала я направила сообщение в благотворительный фонд «Голос матери», который Кэрол страстно поддерживала, после того как ее дочь умерла от СПИДа. А потом, поскольку я не знала, что еще можно сделать, я разыскала обрывок бумаги, который дала мне Марион, и набрала номер телефона.

— Я все думал, позвоните вы или нет, — сказал астролог, когда я представилась.

— Да, с тех пор прошло много времени, — смущенно призналась я.

— Ничего страшного, — сказал он. — Я понимаю, что звонить вам не хотелось.

Это был низкий голос старого человека, и мне почему-то стало легче.

— Не смущайтесь, — продолжил он. — Я не требую от вас веры в астрологию. Для многих людей это просто способ собраться с мыслями.

Он спросил меня, когда я родилась и где.

— В какое время? — уточнил он.

— В два часа пятнадцать минут, — ответила я.

— Хорошо, — сказал он и сообщил мне свой адрес.

Он жил в Гринвич-Виллидж. Интересно, подумала я, имеет ли для него значение место проживания.

Я ожидала увидеть хрустальные шары и свечи, черного кота или летучую мышь, а может, и то и другое. Оказалось, что его квартира совершенно обыкновенная. Маленькая, светлая, с множеством картин и книг. Здесь не было и капли мистицизма. Мы поболтали, поговорили о еде, о живописи и о том, что Марион — чудесная женщина. Потом мне пришло в голову, что разговор наш затянулся, и я спросила, все ли в порядке с моим гороскопом.

— Видите ли, — сказал он смущенно, — я прочел ваши колонки, и мне показалось, что гороскоп вам не подходит. Я хотел вас увидеть, чтобы понять, в чем я ошибся.

— И что же?

— С таким случаем я никогда не сталкивался. Гороскоп действительно не подходит, он словно составлен на другого человека. Я этого не понимаю. Вы уверены, что родились шестнадцатого января?

— Да, — сказала я.

— В Манхэттене?

— Да.

— В два часа пятнадцать минут дня?

— Нет, — сказала я. — В два часа пятнадцать минут ночи.

Его лицо тотчас разгладилось.

— Какое облегчение! — воскликнул он. — Это же все меняет.