Читать «Черные крылья» онлайн - страница 198

Безнадёжен! К сожалению, безнадёжен. Тоска взяла рядом с этим ненужным мне, чужим для меня мужчиной, влюблённым в чуждую, не близкую мне девушку по имени Хайке. Зачем я здесь? Зачем слушаю его, зачем заставляю себя реагировать, отвечать? Что мешает мне подняться и молча уйти, не объясняя никаких причин?

Эрих может быть полезен для дела. Вот и всё объяснение.

Есть дело, ради которого я торчу в этом унылом городе, работаю, общаюсь с людьми. Дело, интереснее которого не найти на свете. Дело, нужное моей стране и людям, которые мне дороги…

Тоска, огрызаясь, попятилась назад.

Вот и кончился самый странный год в моей жизни. Целый год все и всё, что близко мне, находились неизмеримо далеко. Странное время, которое не было насыщено человеческими отношениями, а только – работой.

Лишь ненадолго мне представилось, будто я имею дело с настоящими единомышленниками в работе с тонкими энергиями. Но после того, как иллюзия развеялась, чувствам не осталось места в моей берлинской жизни – так, ситуативные эмоции, которые я преспокойно обращала на пользу делу.

Даже установление регулярных личных контактов с моим куратором и наставником не изменило ситуацию сколько-нибудь существенно, так как эти встречи носили очень сдержанный характер. Человек, живший и действовавший в постоянной смертельной опасности, оставался каждую секунду настороже. Изредка он разговаривал со мной мягко и с выраженной симпатией, но и тут легко считывалось, что, по правде, он отстранён и сосредоточен только на деле. Этого не заметил бы даже опытный психолог. Но на уровне тонких энергий всё было яснее ясного: сердце этого человека оставалось закрыто для меня. И я, подражая наставнику, своего не распахивала. Убеждена: так было лучше для дела.

Странно! Строгого, неулыбчивого Николая Ивановича, умевшего быть очень жёстким и требовательным, я вообще не боялась. Иной раз от него веяло необъяснимым холодом и отчуждённостью, но получить его неодобрение я не боялась. Я преспокойно признавала перед ним совершённые ошибки и исправляла их; я не думала мучительно, как сейчас выгляжу и не брякну ли что-нибудь невпопад.

Герман вызывал у меня не проходивший тотальный, обморочный страх подобно строгому учителю, который обязательно найдёт, к чему придраться, и будет недоволен всем, что ты сделаешь; подобно экзаменатору, который безжалостно валит даже самых способных учеников. Я так немцев не боялась! Пока Герман не появился в моей берлинской жизни, я была куда увереннее и смелее. На крайний случай со мной – формула самоликвидации. Теперь же я всё время жила так, будто за любой непреднамеренный проступок, за любую оплошность Герман ликвидирует меня безо всякой формулы, причём не физически, а морально. Я буду морально уничтожена и опозорена без возможности оправдаться и искупить.

Не сказать, чтобы Герман всё время придирался. Но и не подхваливал, не подбадривал, к чему я привыкла в Школе-лаборатории. Он слушал мои отчёты деловито, собранно, бесстрастно. Сухо задавал уточняющие вопросы – такие неожиданные, что я порой терялась и не находила ответа. Бледнея и краснея, сознаваться, что на эту деталь не обратила внимания, а об этом не догадалась завести разговор, было сущим терзанием. Иной раз мой новый наставник сурово констатировал: