В укрытом ущелье слова, в открытой долине словДвижется ручей. Тропа ветвится. Горькие косточки стыдаСпрятаны в звуках, их касаются губы, касаются ладони,Но ладони молчат. В орехе выдоха речи течет ручей;Прошлое и будущее в орехе вдоха. Мир спасет стыд.Гора Кармель нависает дрожью. Ее хребет расправляетКрылья. Ручьем течет апельсиновый сок вдоль языка иПальцев. Губы касаются сладких ногтей, отступают.«Берегись говорящих», написано на камнях, «им легион».Пальцы притронутся к ткани слов, за веками спрячется ихПамять. Надо ли любить непрозрачность звука, темнотыЕго эхо, стыд невысказанного, порывистый ветер души?Один говорил, что поэзия не заставляет ничто произойти.Другой говорил, что поэзия заставляет происходить ничто.Третий – что ничто есть все, и что поэзия происходитВсем. Пальцами, соком на скатерти, взглядом, дрожью горы.Так они касаются, коснутся одиночества души, во взгляде,Сладкая кожура на ладони слова, его горечь, всматриваясьВ глубину, где красота вспыхивает, пугает. СокровенностьТкани влечет, петляет, заглядывая верой и сомнением.Пульсирует сознание, полна взглядом, моргая, на сухих губах,Мокром нёбе. В провале слова, далеко, рядом, расстеленнымВетром, тканью дует, в скорлупе темно, воздух.Не было – и всегда.
* * *
Черный рваный базальт, бахромою, к кромке воды.Зеленые леса надмирья, пещеры вулкана, зарослиГидрогений. Небо высокое, бессловесное, открытое.Горсть олив – зеленых, серых, твердых; серебряныйСвет цветущего миндаля. Из родника их горечиТечет вода пробуждения. От капели на губах душиОглядывается к пещере света, к свету по ту сторону пещер.Мелкий снег, его раздувает ветер, он густеет. ПоземкаСтруится мимо высокого леса, к дальнему. Густые чужиеМысли, подобранные желания отступают за кромку леса.На столе маленькая чашка на блюдце с широкой тенью,В ней отражен мир молчания, в черноте, дышит, качаетсяВоздух. В темноте кофе отражается взгляд, заглядывает;Разносятся, выплескиваются, ярятся голоса толп.Но взгляд ищет бытие себя в темнеющем. Он не свободен,Он свободен. Но где же он? Как много многословных,Безобразных на свету, источающих злобу, исчезающихВ пустоте времени. Течение искусства неслышно, ужеНезаметно; плаката, крика и клоунады жаждут лица.Но не им искать дальнюю лаву черных пещер вулканов,Не для них летают дельфины над пенною кромкой волн.Даже когда в темноте, явленные острова сохранятЧеловечность. Даже когда на виду, потаенные островаСохраняют душу. Невидимы за страстью невежества,За страстью злобы. Но нога не спустится к бахроме воды,Рука не сорвет цветок, мысль не уснет на теплойПодушке. Потому что выше и сильнее звука ложится тень.Над базальтом, гранитом, морем – синева не встретится с синевой,Руки не встретят оливки, веки не встретит взгляд.Острова одиноки, но море восходит небом, белизною ночи.Над волной и лугом, травой и поземкой, сухие ладони ищут двери.
