Читать «Человек, помоги себе» онлайн - страница 8

— Я лично считаю собрание закрытым! — замахал руками Марат. И приказал Шумейко: — Давай читай!

Илья начал читать письмо.

А я слушала и ничего не слышала.

Объяснения с ребятами не получилось. И «выступила» я, конечно, глупо, не к месту, поэтому комсорг и оборвал. А о Буркове и вовсе заговорила зря: вон сколько у него защитников.

Ну и пускай! Пускай нравится кому угодно. И в кино сидит с кем угодно. Хотя бы с Лариской Нечаевой. Тем хуже для нее — нашла с кем.

«Нашла с кем, нашел с кем». Я поймала себя на мысли: вчера точно так же осуждала Буркова за то, что он обратил внимание на Нечаеву. Выходит, сама не знаю, чего хочу.

— А как ты думаешь, Ольга-джан? — Марат спрашивал, тыча пальцем в письмо Заморыша. Зинуха сказала: «Перепишу». Я догадалась: хотят поместить в летопись нашего класса, где хранятся многие письма «бывучей». Эту летопись веду я, но у Зинухи великолепный почерк, и все материалы в альбом переписывает она.

— Думаю так же, — ответила я, хотя, может, и невпопад. И сделалось неприятно. Я встала. — Пойдемте…

Раньше все двинулись бы за мной, а теперь…

— Посидим еще, — сказал Марат.

Я взяла у Ильи письмо Заморыша.

— Ну что ж… Гуд бай.

Я надеялась: меня остановят. В пронизанном солнцем голом сквере моя спина была, конечно, видна ребятам долго. И я знала: смотрят мне вслед, даже наверняка толкуют обо мне. Но окликнуть — не окликнули. Не остановили.

Я пошла быстрее, хотя ноги еле волочились. «Для утомительной дороги… нет силы… подкосились ноги», — бормотала я пришедшие на память строчки поэта Курочкина.

3

Он не дает мне покоя — ироничный Василий Степанович, поэт шестидесятых годов прошлого века, редактор сатирического журнала «Искра». Нас познакомила с ним месяц назад Анна Алексеевна, когда мы начали изучать поэтов-искровцев. С тех пор я не разлучаюсь с его серым томиком, как когда-то не разлучалась с голубым — лермонтовским. Конечно, великий Михаил Юрьевич остается любимейшим моим поэтом. Но Курочкин созвучен своей иронией теперешнему моему настроению. Я готова без конца повторять его строки, которые написаны будто про нас.

«Пред нами светлая дорога — проходят лучшие года» — это явно про двоечников.

Есть и про Буркова. Конкретно — так:

Я в обществе наделал шуму, крику И вот — за них Увенчанный, как раз причислен к лику Передовых.

Есть и про меня. Ну, хотя бы… Вот пришла домой, прочитала письма Майи Федотовой и Валерия Заморыша, потом взялась за радиорецензию. Никто не мешал вдохновенно творить, но… не творится, не пишется. Отбросила с досадой, снова взяла Майкино письмо. И — позавидовала! Побывала Майя в Эрмитаже на выставке французской живописи, увидела там редчайшие картины из Парижа и как об этом рассказала! Обыкновенное письмо, а получше всякой рецензии. Да могу ли я думать, что похожа на Майку Федотову!

Так издавна твердит Аннушка. До нашего класса она выпустила один десятый. И очень привязалась к своим ученикам. Мы, новые ее шестиклашки, первое время ужасно страдали: нам казалось, Анна Алексеевна любит только своих «бывучей». Но вскоре мы их всех хорошо узнали — по фотографиям, по письмам, даже лично. И теперь дружим, переписываемся. И Аннушка уверяет, будто я напоминаю ей Федотову. Не внешностью, конечно: на фотографии Майка беловолосая, миленькая, а я — черногривая уродка: нос кнопкой, а глаза чересчур большие. Какая-то лупоглазка. Объединяет же нас любовь к литературе. Майка тоже писала стихи. Сейчас она в Ленинграде, на третьем курсе, изучает оптические приборы. И стихи сочинять бросила. Но искусство любит по-прежнему. А я уж литературу никогда не оставлю! Правда, лирические стихи у меня тоже не получаются, и я переключилась на сатирические. На сатирический лад перестраиваю и нашу классную стенгазету. А в самое последнее время занялась еще прозой. Поэтому и согласилась написать рецензию для радио. Но… ничегошеньки не выходит. Как же опять не вспомнить Курочкина, который, словно про меня, «выдал»: