Читать «Человек, помоги себе» онлайн - страница 41

Ну, с Ясеневым-Омегой понятно. А Роза? А Шумейко? Меня особенно поразил он: с пятого класса твердил, что избрал себе путь в артисты. И вот на тебе: в девятом — не знаю.

Но что значит — не знать, кем будешь? Ведь это значит: ты живешь без всякого серьезного увлечения. Не так ли?

Не буду пересуживать. А то можно подумать — выставляюсь. И без того моя анкета вызвала усмешки. Точнее: ее третий пункт. Еще точнее: словечко «публикуюсь». Даже Юлия заметила: «Не слишком ли сильно сказано?» Когда писала, мне так не казалось, а вот услышала со стороны и поняла: да, звучит слишком самоуверенно. Надо о себе говорить поскромнее. Сумели же написать с достоинством будущий астрофизик Вика Еремеенко или кибернетик Гена Землюков! И даже будущий врач Кира Строкова.

А кто еще поразил — Н. Б.! И не только меня. «Хочу быть строителем». Едва Юлия Гавриловна прочитала этот его ответ, Зинуха невольно выкрикнула на весь класс:

— А как же таксист?

Бурков начал объяснять: строителем — более почетно.

— Но ведь таксистом — «калымно»? — это выкрикнула уже Вика.

Бурков покосился на нее и замолчал. А я подумала: Вика Еремеенко подкалывает Н. Б.? Это уже что-то новое.

Но в целом вся эта Юлина затея с анкетами мне не очень понравилась. Ну, узнали мы кое-что кое про кого — кто кем хочет быть.

Да и то — сомнительно: правду ли написали некоторые. Или прикинулись для отвода глаз. Как Бурков.

Провернула Юлия Гавриловна анкету быстренько, а все равно — разве сравнить ее с сочинением, которое задала нам Аннушка! Конечно, наврать про себя можно и на двадцати страницах. Но, во-первых, это уже не так легко, а во-вторых, все равно надо «поразмыслить о жизни», как сказала Анна Алексеевна. Только будут ли размышлять те, кто до сих пор не знает, кем будет?

Среди ребят пока нет разговоров о сочинении, да я и сама не бралась, ни у кого о нем не допытывалась.

Вообще я решила — больше ни во что не вмешиваться. Пусть жизнь катит по своей колее. Мама сегодня спросила: «Как с Нечаевой?» — «Ходит», — ответила я, будто все в порядке. А какой порядок, если Лариса ходить-то ходит, да ничего не делает? Сидит безучастная, на алгебре не вышла отвечать и по физике получила «кол», а с двух последних уроков сбежала.

На это мало кто обратил внимание, потому что весь день сегодня прошел в кипучей суетне. После уроков второй смены — вечер, посвященный Конституции, и наш класс вовсю готовится: дежурство у входа, концерт, танцевальная музыка — все на наших плечах. С последнего урока по разрешению Юлии Гавриловны были отпущены для разных дел шесть человек. Под прикрытием этой законной причины исчезло еще пятеро. В том числе и Нечаева. Я успела ее спросить: «На вечер придешь?» Она ничего не ответила.

А я никому ничего не сказала. В конце концов, хватит портить нервы себе и людям. Если считать, что все превосходно и с Нечаевой тоже налажено, — зачем я должна преувеличивать, волноваться и впадать из крайности в крайность?

Дома, когда я пришла из школы, меня ждало письмо. Ответ от Аннушки. Она сообщала о своей жизни в Анапе, о Светлане и передавала привет ребятам и моим родителям. А в конце писала о кибернетическом вечере. Она правильно поняла, что фразой «у нас готовят кибернетический вечер» я выразила ей в своем письме недовольство классом. И вроде бы успокаивала меня: «Красота и поэзия, Оля, могут быть и в машине, и в технике. Разве мы не любуемся красивой формой современного самолета или океанского лайнера? Разве не прекрасен космический корабль? А вспомни нефтеперегонный завод, на который мы ходили с экскурсией, — хитроумное переплетение блестящих труб вокруг огромных котлов-резервуаров. Разве он не вызвал у нас восхищения? Недаром же существует теперь понятие: «производственная эстетика». И не зря упорно работают, думая о красоте заводского цеха, рабочего места, какого-нибудь уголка обычной городской улицы специальные художники — дизайнеры».