Читать «Человек, помоги себе» онлайн - страница 103

— Ну вот! А недавно сама утверждала: надо действовать! Испугалась? Пасуешь?

Было странно слышать от мамы эти слова: кажется, впервые в нашей жизни она не уговаривала меня быть осторожной, а, наоборот, хотела, чтобы я не пасовала перед опасностью, не отступала и не боялась. Но я и не испугалась. Просто обидно — мало успела.

— Ты сделала главное, — продолжала мама, будто прочитав мои мысли. — Правильно оценила их, какие они и что стоят. Своими поступками они показали, что ты не ошиблась. Самое тяжелое, дочь, именно это — ошибаться в людях. Разочаровываться. Особенно если поначалу тебе человек казался хорошим. Тут требуются большие душевные силы — выстоять.

Она говорила так, словно подготавливала меня к чему-то важному, на что еще потребуются мои душевные силы. А я вспомнила, как в позапрошлую ночь, лежа здесь же, мы шептались с Ларисой. И неожиданно для себя самой спросила:

— Мам… А ты любишь папу?

Она ответила не сразу:

— А ты как думаешь?

— Кто вас знает, взрослых. Вы иногда и обманываете нас.

— Когда обманываем самих себя. Потому что никуда не скроешься от самого себя.

Она опять помолчала, и я подумала: неужели отделается сейчас какой-нибудь нравоучительной фразочкой, вроде излюбленной: «В твои годы отец и мать…» Но нет! Она заговорила совсем иначе.

— В молодости, Оля, я любила одного человека. У нас с ним не получилось семьи. А потом встретила папу.

— А где он сейчас?

— Тот?

— Да.

Она опять помолчала.

— Умер.

— А папа знает о нем?

— Да.

— Но папу-то ты любишь? — повторила я свой вопрос.

— Да, я люблю папу. Только это сложное чувство, дочка, — любовь. Понимаешь, временами я думаю, что с тем человеком мне было бы лучше…

Я, не шевелясь, замерла. Даже затаила дыхание. Никогда, никогда еще мама не разговаривала со мной так откровенно, по-взрослому, по-женски. На какую-то секунду мне стало неловко. И очень обидно за папу. Он так любит ее, а она? Думает еще о ком-то. О чужом для нас человеке. Но тут же я подумала о ней самой. А разве ей легко, если через столько лет — вот уже и я совсем большая! — все еще вспоминает она, с кем ей было бы лучше?

Нет, наверное, мне этого пока не понять. Так могу ли я беспощадно судить ее?

— Мам, а знаешь. Фотографии-то разбросал, должно быть, Бурков.

Мгновение назад я и не предполагала, что скажу про него. Назову его имя. Да еще — возводя столь чудовищное обвинение-подозрение. Но откровенность за откровенность.

Мама спокойно ответила — без малейшего колебания:

— Да.

— Так ты знала?

— Нам с папой сообщил Леонид Петрович.

— Значит, поэтому ты…

— Что?

Нет, я не была уверена, что она заговорила со мной о том, как тяжело разочаровываться в человеке, имея в виду Николая Буркова. И все-таки? Неужели решила подготовить меня? Не поучать, как до сих пор, а, окончательно отказываясь от всяких нотаций: «Мы в твои годы…» — говорить опять-таки только по-взрослому, на равных.

Зачем же мне еще от нее таиться?

— Знаешь, мама. В кино я тогда с ним была.

Она легонько прижала меня к себе.

— Знаю.

Как? И об этом? Неужели давно догадалась, что он мне нравился? Но ни словом не выдавала себя, стараясь молча понять и меня, и его — какой же он, новенький ученик, признанный в классе авторитет, заморочивший голову глупенькой доченьке?