Читать «Человек радостный (сборник)» онлайн - страница 19
Ольга Румбах
Именинница, наряженная в теплую красную кофту, жадно и неряшливо ела торт и не слышала, о чем говорят за столом.
А потом явилась ко мне с этой ужасающей новостью: ее хотят убить. Ну и чего делать? Да и верить ли? Баба Настя часто говорила, что жизнь ей давно в тягость, что по всей ночи, бывало, молится, чтобы Господь прибрал. Уж и смерти не боится нимало. Но не от рук же единственной дочери погибать… И смотрит на меня жалобно несмысленными от старости и страха, полуслепыми своими глазами.
Рассказывает, как было. Спать в ту ночь никто не ложился. Все колготились, переговаривались тихо, чтоб ей в задней комнате не слышно было. И погода за окнами под стать: ветер осенний воет, железо на крыше гремит. Стемнело рано. Ставни во всем доме закрыли. Никогда не закрывали. С чего бы это?
Жутко рабе Божией Анастасии. Кожей чувствует, что затевается что-то нехорошее. Но что? И озноб прошиб: да это ведь ее, старую, жизни хотят лишить! Ведь сколько раз попрекали, что, мол, зажилась, смотреть тошно. «От тебя воняет! – кричала, бывало, подросшая внучка и нос зажимала, – надоела уже!»
«А ведь она мне открытки какие писала, когда училась в училище, вот, смотри: “дорогая моя, самая любимая бабуля…”» – и баба Настя вынимает из кармана и кладет передо мной вверх ногами замызганную открытку, что «внука» прислала когда-то, в нежном возрасте, когда «в разум» еще не вошла. И спрашивает горестно: «Неужели от меня воняет?»
Я осторожно тяну носом и прячу глаза. «А дальше что было?»
«Ну, просидела это я всю ночь на стуле. Сердце колотится. Прислушиваюсь. Маринка за стеной не спит, видно, меня стережет. А Лидка с хахалем туда-сюда снуют. Да обронили раз что-то тяжелое. Уж не топор ли?.. Я с жизнью стала прощаться… Сижу, молюсь, да уж скорей бы, сил никаких нет…
Я ведь не умереть боюсь. Я, грех сказать, укакаться боюсь перед смертью. Подругу мою хоронили, так невестка страшно ругалась, что прибираться за покойницей пришлось. Уж и так костерила ее, свекровку свою, и эдак, да при ней же, при покойнице. И людей не постеснялась, что помянуть пришли. Стыд какой…» – баба Настя вытирает глаза скомканным грязным платком, промокает каплю, что поминутно виснет на носу. Прячет платок в карман.
«И чем же дело кончилось?»
«А ничем. Светать стало. Ставни щелястые, я и увидела. Но как ни силилась, больше не слышала ничего. Не решились что ли?.. Може, на другой раз отложили?..»
«Да что-о вы-ы, – с горячностью тяну я, – да вам показалось! Чтобы Лида такое задумала, да никогда не поверю!!!» – уже кричу на ухо старушке, видя, как мучительно старается она меня услышать.
Бр-р, ужас какой! Такое навоображала! Мне вот тоже кажется временами, что директор на меня дуется, уволить хочет. А после выясняется, что у него было простое несварение желудка, или что с женой поругался, или голова болела – да мало ли что! А я, глупая, на себя все перевожу, переживаю.
Но память услужливо выдает рассказ мужа, как в его родной деревне старушку уморили. Тоже решили, что зажилась мать. Заперли ее в холодной комнате и есть-пить перестали давать. Очевидцы вспоминают, как же она, бедная, кричала! Несколько дней, может, даже целую неделю. А после хоронили как ни в чем не бывало.