Читать «Хроники Оноданги: Душа Айлека» онлайн - страница 63

— Слышали, Борис Николаевич про Медвежий Бор. А там ведь Шершавкин.

— Шершавкин? Как Шершавкин. Это который?

— Да тот самый.

— Тот самый, который?

— Да нет же. Который это Который. А то Шершавкин.

— Вот оно что. Шершавкин. Да чего же это я сижу. А позвать ка сюда полиграфический комбинат Гознака. Я указ прямо на пятитысячных писать буду. Их еще нет. Но будут. Бросить Балтийский Флот на помощь Медвежьему Бору. Весь. И потянулся Балтийский Флот от линкора до самой последней подводной лодки от Балтийска на Сахалин.

— И скоро будут? — спросила Лиза.

— Если монголы с лошадьми не обманут. В два дня управятся.

Шершавкин почувствовал легкий толчок.

— Все ты врешь. Как всегда.

— Еще чего… Делать мне больше нечего.

Лиза помолчала, а потом сказала. — Это хорошо, дядя. Что ты такой врун.

— Оп-па. Это почему же?

— С тобой не страшно.

— Это кнопа ты верно. Со мной не страшно.

«А вот мне так очень» — Шершавкин добавил про себя. Он попробовал скользнуть рукой и погладить племянницу. Ему это удалось.

ГЛАВА 15

ОШИБКА КУТХА

Временную свою оболочку Мия сформулировала из репродукции картины Катаева Ахмеда Ибадуловича. Это случилось год назад в Ленинск Кузнецке. На угольном карьере, где в вырванной с мясом из Земли ране, ползали желтые квадратные Белазы с пятиметровыми колесами. Егор проработал там около месяца. Маркшейдером. К работе его претензий не было, но ленинск кузнецкие косились своим прямым ленинск кузнецким взглядом на странного московского мужика, дивущего с горбатым клюкастым дедом Харитоном Семеновичем Шубертом ветераном антивейсманистских войн. Мия увидела этого деда в поезде, когда они ехали в Ленинск Кузнецк. Дед, распаленный, в звенящем медалями пиджаке, подняв вверх именную лакированную клюку гонял по купейному вагону каких-то безобидных командировочных. С трудом вырванные билеты занесли их к деду в купе, где они естественно решили выпить и интиллигентно пошуметь где-то в районе нежного мордобоя и сопливых чмошечек в губы и не очень. Дед это осудил решительно. Так же как преступления израильской военщины в лагерях Сабра и Шатила в предпенсионном «совсем молодом еще» 1982 году на товарищеском суде в Научно Исследовательском Институте полевого зуброведения. Неумные командировочные. Не потому что командировочные. Они забросали деда всяким разнокалиберным словесным хламом. И жидкий жиденыш и сталинист русопятый и политура и грамофон пердячий. Купе Бекетова было через стенку. И они все слышали. Он и искуственная пыльная пальма в которой в то время обитала Мия. А до этого была хохлушка с Тверской, Филип Киркоров, хаска с разноцветными глазами, антикварный комод… и многое чего другого… Самое лучшее время было, когда Мия ничего из себя не изображала. Переливалась по воздушным потокам. Никому не видимая и не слышимая. К сожалению так продолжаться не могло долго. Мие нужна была оболочка. Иначе воздух ращепит ее, растворит как и любую душу в себе. В то время, когда деда клюкой раздвигал над собой вербальные вонючие завалы. Бекетов тихо переругивался с пластмассовой пальмой в кадке из фойе кинотеатра «Октябрь»..