Читать «Хаос и симметрия. От Уайльда до наших дней» онлайн - страница 166

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Последовавшие за “Пургой” романы “Таблетка” (2008) и “AD” (2009) реализовали эту игровую тенденцию в гораздо большей степени. Здесь Садулаев обратился к относительно молодой традиции “офисной прозы” и выступил во многом как наследник Уэльбека и Паланика. Офисный невроз, разрыв между дисциплинарными предписаниями работы и бессознательными импульсами людей оказывается конфликтом, рассматриваемым в контексте развития мировых цивилизаций. Марксизм и социальность здесь каким-то парадоксальным образом срастаются с мистикой, а современная поэтика в духе Паланика и Уэльбека – со стилизованными под старинную хронику фрагментами.

Роман “Шалинский рейд” (2010), так же как и все предыдущие книги Садулаева, сверхсоциален, однако в нем наиболее отчетливо проявляет себя традиция европейской психологической прозы. Но, так или иначе, Садулаев неизменно демонстрирует стремление быть политически актуальным, рассуждать на страницах своих художественных текстов о современности.

Однако в своем самом последнем романе “Иван Ауслендер” (2017) Герман Садулаев как бы демонстративно отказывается быть актуальным. Главный персонаж Иван Ауслендер, преподаватель восточного факультета, начинает принимать участие в общественной жизни. Он выступает на митингах, встречается с оппозиционерами и видит в этом свое гражданское и человеческое предназначение, высокую правду жизни. Но потом он теряет интерес к происходящим вокруг политическим турбуленциям, жизненным страстям и отступает в собственный внутренний мир, который, в отличие от мира внешнего, имеющего пределы, видится ему безграничным.

“Иван Ауслендер” стартует довольно энергично. Сначала это типичный семейный роман с обычными для этого жанра бытовыми неурядицами и размолвками между супругами. Затем текст органично дополняется проблематикой и реалиями романа кампусного, жанра, которому отдали дань В. Набоков, Д. Лодж, Т. Фишер, и, наконец, мы ощущаем, что главный вектор “Ауслендера” – повествование о воспитании, точнее – о самовоспитании.

Разместившись в политической и бытовой современности, почувствовав ее со всей остротой, пропустив через себя силовые линии и конфликты, настроив нас на социально-политическую, любовно-семейную и кампусную проблематику, автор вдруг устает от нее, теряет к ней интерес. И социальный роман, вместе с семейно-любовным и кампусным, оборачивается системой сменяющих друг друга снов, лекций, эссе, политических манифестов, проповедей, философских трактатов. Голос Времени постепенно делается все тише, а потом и вовсе замолкает, уступая сцену голосу Абсолюта. Трехмерная реальность теряет объемность, постмодернистски укладывается в знаки, которые начинают между собой увлекательную игру.