Читать «Фёдор Черенков. Самый нормальный в футболе» онлайн - страница 12

Мог ли забыть все это впечатлительный Федор, поехавший через какое-то время с ребятами к Константину Ивановичу домой объясняться?

Успокоился он лишь тогда, когда уже после окончания карьеры шел пешочком на стадион и был окликнут из машины бывшим главным: "Федор, как дела? Садись, подвезу...".

Часть 5. Лети, лепесток.

В неблизком уже девяносто третьем году брал интервью у Константина Бескова. Пять лет без “Спартака” сделали мэтра доступнее, и мы несколько часов гуляли по саду “Эрмитаж”. Фраза “Я не верю в тренеров-вратарей”, отпущенная на известие, что с минским “Динамо” работает Михаил Вергеенко, на какое-то время стала у нас хитом.

В той беседе проскользнула деталь, обнародовать которую я не решился — по поводу Федора Черенкова. Бесков сказал, что психическая болезнь никак не связана с перегрузками и носит наследственный характер: рано или поздно все равно бы произошло. Помню, сильно удивило безразличие тона, каким это было произнесено, нарочитое или почудившееся. Я многого тогда не знал, а если бы знал, ломал бы голову, обида в тренере говорила или желание оправдаться.

Переломный во всех смыслах момент в их работе случился в 1984 году в противостоянии с “Андерлехтом”. В первом матче (2:4) Бесков поставил Федора на фланг против лидера бельгийцев Франка Веркотерена. Тот при высоком техническом оснащении превосходил Черенкова в “физике”. Мощный, харизматичный, он прилично Федора “повозил”.

Вспоминает Александр Бубнов: “Сидим в раздевалке. Федя голову полотенцем накрыл, переживает. Я рядом. Появляется Бесков... Подходит к Феде и говорит: “Федя, вот ты — лучший футболист страны. И Веркотерен — лучший футболист страны. Но вы сыграли друг против друга, и выяснилось, кто на самом деле лучший”. И тут Бесков не нашел ничего умнее, чем предложить Феде пойти взять у Веркотерена автограф. А Федя с ужасом все это слушает, как будто он — главный виновник поражения... Если бы Бесков подобное предложил сделать Гаврилову, тот нашел бы что ответить. Или Дасаеву... Но Федя, как всегда, ничего не сказал, так и остался сидеть с полотенцем на голове”.

А перед ответным поединком с бельгийцами в Тбилиси все и случилось. Бубнов считает, что именно тот наезд стал последней каплей, сломавшей психику Федора.

После второго матча не игравший Черенков, уже не в себе, взял у Веркотерена автограф на программку с фотографией капитана “Андерлехта” и принес трофей тренеру.

Впрочем, задним числом можно найти десяток версий, что стало спусковым крючком болезни, разрушившей игроку жизнь. Важно другое: Федор не был бы Федором, если бы что-то на годы затаил.

Самое удивительное, что всего парой лет раньше другой большой тренер, злой гений спартаковца Валерий Лобановский, приватно объяснил другому начинающему (здесь мэтры словно сговорились — или были синхронны в расчетах) журналисту, моему будущему сокурснику Игорю Рабинеру, ситуацию по Черенкову. Федор блестяще провел чемпионат-89, был признан лучшим футболистом страны, однако тренер, пропуская проклятия торсиды, не включил тридцатилетнего игрока в заявку на последний возможный мундиаль. В беседу Лобановский вкрапил “откровенность не для печати”, взяв слово, что пока Федор остается действующим футболистом, писать об этом не стоит. Журналист сдержал обещание с запасом — процитировал Валерия Васильевича лишь после смерти Черенкова: “Однажды на заграничном сборе к нему (Лобановскому) в номер прибежал помощник и сообщил, что Черенков от тоски лезет на стенку и хочет срочно улететь в Москву. У футболиста депрессия, он не в силах себя контролировать. А врач сборной просветил тренера, что душевная болезнь проявляется у Черенкова не впервые.