Читать «Улица Луговского» онлайн - страница 3

На месте ушедшего Маяковского столпилось множество фигур разного масштаба. Луговской был самым басовитым — отнюдь не Сельвинский, всю жизнь раздувавшийся до невероятных размеров, хотя ему было бы достаточно «Улялаевщины» или великолепных «Тихоокеанских стихов» («Баллады о тигре» хотя бы).

Трибуна Маяковского все равно пустовала — ораторы стояли рядом, головой достигая лишь плеча исполинской тени.

Луговской говорил о середине века, именно в таком сочетании слов — середина века, задолго до нее. Уже в 30-х. То есть внутренне он ощущал себя поэтом этой исторической поры. Все довоенное творчество было некоей подготовкой к середине века, привязывалось к ней. Его смерть в 50-х — поразительный восклицательный знак на его главной мысли (идефикс).

Энтузиазм вдовы, поддержанный влиятельностью старых друзей мужа, не дал ему бесследно исчезнуть в Ялте 57-го. Пошли издания. Нужные и ненужные.

«Глубина ритмического дыхания» (Межиров о Маяковском). Луговской — это голос поверх слов. Идеологическая трескучесть невыносима. Порой его читаешь, не вникая в предмет. Стоит гудение голоса. «У него есть песня» (Ахматова о Бродском).

Послевоенная болтология — не просто деградация. Крах, агония, гибель поэта. Взлет в середине 50-х, после ХХ съезда, — факт, но и он условен. Тогдашние его стихи о 37-м — очередной позор, вспышка страха, клеймо старого ужаса. Чкалов, видите ли, оправдал тот год, ту жуть и мерзость.

Литинститутского ментора выгнали с работы за пьянство, он гнал километрами халтуру про границу и братскую Украину, он практически сгорел, но ударил 56-й год, ХХ съезд, феникс воскрес, певческий дар вернулся, и несколько чудных песен действительно было спето, но при сем он упорно изображал бровастого бронтозавра Революции, и в конечном счете от тех двух послесъездовских книжек осталось всего ничего. Читать почти нечего.

Вот хорошо начат стих: «У статуи Родена мы пили спирт-сырец — / Художник, два чекиста и я — полумертвец», а дальше пошло-поехало: «Разгромлена Германия, Европа в стылой мгле, / Но трубы Революции гремят по всей земле… / И пели трубы чистые, преграды все круша. / Чекисты пили истово, кожанками шурша. / Пойдут они по улице, зайдут в старинный дом. / Там до утра потрудятся и выйдут вшестером…/ Тяжелая работа. Нелегкая судьба. / Полночные аресты, полночная пальба…» И так далее. А «полумертвеца» в это время ждет некая девушка Наташа, «Но я в ту яростную ночь не вспоминал о ней». «Ждала Наташа, все ждала, она смутна была / Под полушубком дедовским — дочь сказок и тепла». Это испечено в 57-м.

Е.Л.Быкова была химиком по профессии и в этом качестве проработала до преклонных лет. Майей Луговской, поэтессой, она стала после ухода Луговского.

В первой посмертной публикации Межирова («Дружба народов», 2011, № 5) — Майя. «И вот почти всю жизнь хожу, шепча: / „Как вдруг по коридору, где свеча…“, / Казалось бы, обычные слова, / Которые красивая вдова / (Тогда еще жена) поэта — Майя, / Произнесла в гостиной, принимая / Меня и что-то мило лепеча, / Навеки неожиданно сказала: / „Как вдруг по коридору, где свеча…“, / Сама того не ведая сначала, / Что эта пятистопная строка / Переживет века. Ну а пока / Стоял мороз. Не меньше сорока. / А если меньше, то совсем без мала». У Луговского есть поэма «Первая свеча». С такой концовкой: «Ты про себя забудь — и победишь».