Читать «Традиции свободы и собственности в России» онлайн - страница 139

Александр Горянин

Раз уж войны не удалось избежать, император был обязан использовать уникальное единодушие, охватившее подавляющее большинства депутатов – от правых до трудовиков. Под флагом защиты родины Дума могла на время забыть старые счеты к престолу и перейти к конструктивному сотрудничеству (к «дружной работе», как тогда говорили) с прочими ветвями власти. Увы, Николай решил – и именно в связи с войной! – сделать годичный перерыв в работе Думы. Это было в его власти и это был стратегический просчет.

Недоверие обидело и озлобило депутатов. Антиправительственное большинство, которое появилось в ней с возобновлением работы Думы в июле 1915 года, не оказалось бы столь многочисленным, не будь этой обиды. Государственная Дума постепенно становится фактором дестабилизации воюющей страны. Честолюбивые и самонадеянные лидеры думского Прогрессивного блока жаждали заменить собой негодное, по их убеждению, правительство и даже военное командование. Начиная с 1 ноября 1916 года Дума вообще отказалась от «деловой работы» и погрузилась в крайне неосторожную политическую дискуссию. Думское большинство потребовало и добилось отставки председателя Совета министров Бориса Штюрмера, вслед за чем выразило недоверие новому главе правительства, Александру Трепову (причем к Думе в этом недоверии присоединился Государственный Совет). Забыв о законопроектах, либеральные депутаты принялись, как за 10 лет до того, произносить поразительные по безответственности речи. «Глупость или измена?» – риторически вопрошал, любуясь собой, Милюков. Красуется и Керенский. 14 февраля 1917 года он произносит с думской трибуны: «Исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало». В каком парламенте воюющей страны было возможно такое? Газеты радостно подхватывали эти слова – журналисты и тогда были не умнее, – эти слова читали в окопах.

Не будь последующих событий, опрокинувших историческую Россию, подобные речи сегодня воспринимались бы, наткнись мы на них в анналах Думы, куда спокойнее. Но ряд историков убедительно показывает, что речи были не случайны, поскольку верхушка Прогрессивного блока была вовлечена в заговор по подготовке дворцового переворота, и подобные речи произносились, чтобы подготовить страну. Во время войны!

Добавляют также, что заговорщики спешили, желая опередить указ царя об «ответственном правительстве» (т.е. о судебной ответственности кабинета). Этот документ уже был подписан императором и лежал в столе у недавно (20 декабря 1916 года) назначенного министра юстиции Н.А. Добровольского. Указ должен был быть обнародован на Пасху, 2 апреля27. 

Впрочем, бесспорной картины заговора нет. То, что группа людей воспользовалась теми или иными событиями, еще не доказывает, что она эти события подготовила – что бы потом ни говорили они сами, их друзья и враги. 

Канун революции, 1916 год – трудная для понимания пора. По всем статьям выглядело, что это время уверенной стабилизации и накопления сил. Было полностью отлажено производство боеприпасов, покончено со «снарядным голодом», на фронте прекратились отступления, в результате «Брусиловского прорыва» полторы тысячи километров фронта проходили уже по территории Румынии и Австро-Венгрии, были «расшиты узкие места», как тогда говорили, в подвозе военных материалов от союзников: вступил в строй порт Романов-на-Мурмане (нынешний Мурманск) и Мурманская железная дорога, с пуском моста через Амур открыта дорога Чита-Хабаровск, так что Транссибирская магистраль проходила теперь полностью по русской территории. Год выдался на редкость урожайным, возросло поголовье скота, особой нехватки рук деревня не испытывала. Несмотря на войну, был зафиксирован прирост населения. Внешне выглядело, что все российские политические силы, включая (так казалось до 1 ноября 1916 года) Прогрессивный блок, резко сбавили свою активность вне Думы. О том, чтобы они могли двигать массами и готовить их выступления, по общему убеждению, не могло быть и речи. Будущий главный (тогда еще очень мелкий) бес, сидя в Цюрихе, писал о мертвенной политической тишине, сковавшей воюющую Европу.