Читать «Тополь цветет: Повести и рассказы» онлайн - страница 9

«Вот бы дожить, — подумал Степан, — пока доспорятся и наладят связи — ведь когда-нибудь это случится обязательно…»

3

Степан распояской, босиком ходил по избе, вздыхал, потирая обеими руками грудь; опершись о подоконник ладонями, пригнувшись, смотрел поверх кудрявой фуксии, изукрашенной цветками в растворенное боковое окно вдоль деревни. Все лужайки подернулись солнечным одуванчиком, к концу июня, погоди, побелеют, притухнут и вид улицы не будет столь весел. За дворами и всюду, где только не вспахано, землю залила куриная слепота и лютик, в палисадниках качала белыми, лиловыми букетами сирень, и в окно шло духовитое, с горькотой тепло. Всего несколько дней, как установилась погода, и техника Бориса Николаевича пошла в ход — глухое устойчивое урчанье слышалось с самого утра. Юрка работал и в субботу и в воскресенье — когда и заработаешь, как не в посевную. Да и времени много упущено из-за дождей.

Плотники по субботам и воскресеньям не работали — у них весь год одинаковая страда, тем более что шифер совхозные распорядители проморгали, а может, и правда не подвезли его на районную базу. Дом Колдунова стоял непокрытый, начали закладывать второй, тоже на две квартиры, по тому же проекту.

Субботу Степан угрохал на избу Марии Артемьевой, женщины одинокой, пережившей двух мужей и две операции, но все еще жадной на работу. Он сменил сгнившие доски в цоколе. Они посидели с Маней, повспоминали. Маня показала лекарства, которые пытались вогнать в нее доктора, смеялась над ними и над собой — у нее все на смехах — в ресницах словно два веселых черненьких камушка. И сегодня Степана опять мутило, в ушах как бы бесперечь петухи пели, и от воскресной возни Татьяны в чулане у печки звенело и лопалось в голове.

Чуланом в деревне называли не кладовую в сенях, а место возле печки, с лавками, полками, ухватами, отгороженное от кухни тесовой переборкой. Да и сени у них испокон века назывались «мостом», а «горницей» или «горенкой» — помещение, поднятое на три ступеньки над мостом, то есть над сенями, с махоньким оконцем, неотапливаемое, где хранилось все, чему требовался холодок: яйца, мед, варенье, яблоки, закрученные в банках ягоды — «витамины». Хорошо в жару спать в горенке на широкой деревянной, еще дедовой, кровати, в чуть задушенном яблоками и мукой воздухе.

Под горенкой в овшанике держали в кадушках соленые огурцы, капусту, мясо да сало.

Читая книжки, Степан дивился, отчего в Холстах все называется не по-людски, но так говорилось во всех окрестных деревнях, вплоть до старинного города Волоколамска, а было до него километров двадцать пять с лишком.

Деревня Холсты когда-то принадлежала старой вере, а у староверов все на особый лад. И до сих пор бабы, которые постарее, в Сергов день или в яблочный спас ездили в старообрядческий храм молиться — вестимо, не в тарантасе или на телеге, а на автобусе — до Волоколамска ходил рейсовый пять раз в день.

Степан помнил тарантасы и даже дрожки. У деда Ивана, в доме которого на высоком берегу Рузы он родился, был тарантас. А дрожки имелись у Хлебиных, живших наискосок. Мужики Хлебины работали в городе на фабрике, делали тканьевые одеяла. Изба в деревне была дрянная, серая от старости, крытая соломой. И в три окна, шедшие по фасаду, виднелись деревянные рамы, установленные на полу — ткацкие станки. Степан всегда изумлялся, где они помещаются — две девки и парень, кроме родителей, не говоря о Ваньке, Степкином однолетке.