Читать «Тополь цветет: Повести и рассказы» онлайн - страница 142

Но через минуту снова кричала «фер лямур», — видно, то, что билось внутри, было сильнее ее, просило выхода, и тут, у костра и тихой большой воды, ей хотелось вытворять невероятное, какое не позволила бы себе в другом месте. Или ее отпустило то, что давило дома?

— Вы послушайте, что произошло у меня на занятиях, — призывала она. — Разбираем стилистику Диккенса. Помните, в «Больших ожиданиях» бывший каторжник приходит к Пипу и открывает ему, что удача в жизни Пипа далась не просто, что это он, бывший каторжник, устроил счастье его. И богатство, и благополучие, и все. Естественно, я начала объяснять, что Диккенс хотел возвысить человека, даже падшего, найти в нем доброе, благородное. И тут встает студентик, так себе студентик, и говорит: «Простите, а ежели он такой благородный, так для чего же явился и рассказал? Чтобы покрасоваться? Иль из тщеславия? То есть ублаготворил в первую очередь себя?» И вы понимаете, я ничего не могла ему ответить, вернее, я согласилась, что можно, вероятно, и так расценить.

— Ну и два с минусом вам. Сели в лужу со своей демократичностью, — усмехнулся лениво Хохряков. — Так они скоро диктовать вам начнут. А надо было осадить студентика, внушить ему вашу точку зрения.

И тут Лида вдруг выступила, спросив, а помнят ли они Нехлюдова, его помощь Катюше Масловой, его так называемую любовь и прочее?

— А верно, — восхитился Азаров, — все верно! Может, и со стариком Диккенсом пора разобраться и кое-что пересмотреть?

— Старик Диккенс при всем его реализме остается сентиментальным стариком, и тем нам дорог, — стоял на своем Хохряков, и Лида с неудовольствием подумала, что он, наверное, прав.

— Да не тем, не тем он нам дорог! — так и взвился Азаров. — И, вообще, это не русский взгляд на вещи — розовые сопли. Русскому человеку подай такого, как Старик у Горького — пришел, наследил, добивался правды, заставил человека застрелиться и сам едва не подох — вот это уже по жизни!

И Лида опять подумала про Азарова, что он молодец.

Но Хохряков рассердился, затрясся, стал обвинять его в игре в демократичность, в попустительстве: пропускают студенты занятия, а он сквозь пальцы смотрит — во имя чего, спрашивается? Разваливает дисциплину, которая должна быть железной.

Азаров вскочил и начал ходить вокруг костра и говорить с выражением, что подавать рапорты проректору или в партком на студентов — значит расписываться в собственном бессилии.

— Значит, ему ваши лекции неинтересны! — рубил он. — А если пропускает по какой-то важной — пусть для него важной! — причине, а вы все-таки доносите…

— Прошу выбирать выражения!..

— …а вы все-таки аккуратно, пунктуально докладываете в деканат, то это уже жестокость и ограниченность — ограниченность в мелочах, которые умный человек должен бы прощать!

— Вот вам, пожалуйста, вот вам, пожалуйста! — взывал Хохряков к проректору, махая руками и обессилев от возмущения.

— Радий Иванович, по-моему, вы упускаете время! — добродушно воскликнул проректор, весело вертя лысой головой. — Здесь не место для сражений, здесь надо ухаживать за дамами. Лидочка, ловите шоколадку! Да придвигайтесь поближе.