Читать «Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз...» онлайн - страница 287

Дело было непростое и долгое — у лицейских же первого выпуска, чугунников,— времени немного. Яковлев умирает в 1868 году, Мясоедов — в 1868-м, Данзас — в 1870-м, Матюшкин — в 1872-м, Малиновский — в 1873-м, Корф — в 1876-м.

«Наш круг час от часу редеет» — было сказано ещё пятьдесят лет назад.

19 октября 1877-го, в шестидесятилетие первого выпуска, телеграмму Горчакову от имени первых семи курсов подписал Сергей Комовский.

Лисичка — Комовский и Франт — Горчаков, последние два. «Кому ж… день Лицея торжествовать придется одному?» Кому доведётся увидеть памятник?

Памятник Пушкину в Москве. Наверное, он отметил историческую грань, до которой ещё говорили: «Пушкину было бы 60… 70…» Отныне иные слова: «Пушкину исполнилось 100… 150… 175 лет…»

Памятник: проект его, представленный скульптором Опекушиным, обсуждается многими. Наверное, странно и страшно видеть памятник однокласснику, с кем проказничал и веселился. Возможно, эти чувства охватили восьмидесятилетнего Комовского, когда он отозвался:

«Как ни рассматривал я со всех сторон, ничего напоминающего — никакого восторженного нашего поэта я, к сожалению, не нашёл вовсе в какой-то грустной, поникшей фигуре, в которой желал изобразить его потомству почтенный художник».

Комовский не знал и знать не хотел грустного и поникшего Пушкина.

И славен буду я, доколь в подлунном мире Жив будет хоть один пиит…

В 1880 году — происходят большие пушкинские торжества: открытие «руковорного памятника» в Москве.

Знаменитые речи Достоевского, Тургенева… Все дети Пушкина присутствуют на празднествах.

Перед отъездом в Москву, на пушкинские дни, академик-лицеист Грот получил аудиенцию у восьмидесятидвухлетнего министра Горчакова.

Грот: «Он был не совсем здоров; я застал его в полулежачем положении на кушетке или длинном кресле; ноги его и нижняя часть туловища были окутаны одеялом. Он принял меня очень любезно, выразил сожаление, что не может быть на торжестве в честь своего товарища, и, прочитав на память большую часть послания его — „Пускай, не знаясь с Аполлоном…“, распространился о своих отношениях к Пушкину. Между прочим, он говорил, что был для нашего поэта тем же, чем кухарка Мольера для славного комика, который ничего не выпускал в свет, не посоветовавшись с нею; что он, князь, когда-то помешал Пушкину напечатать дурную поэму, разорвав три песни её; что заставил его выбросить из одной сцены Бориса Годунова слово „слюни“, которое тот хотел употребить из подражания Шекспиру; что во время ссылки Пушкина в Михайловское князь за него поручился псковскому губернатору… Прощаясь со мною, он поручил мне передать лицеистам, которые будут присутствовать при открытии памятника его знаменитому товарищу, как сочувствует он оконченному так благополучно делу и как ему жаль, что он лишён возможности принять участие в торжестве».

Вот что сказал Горчаков. Но притом он не сказал академику, мечтавшему узнать хоть крупицу нового о Пушкине, что в его архиве хранится неизвестная озорная лицейская поэма «Монах» и ещё кое-что другое из Пушкина. Но академик Грот тоже не сказал лишнего, не потребовал томик Пушкина и не стал декламировать из пушкинской трагедии: