Читать «Ташкент — город хлебный» онлайн - страница 9

Александр Сергеевич Неверов

— Проснись! Я это, насилу разыскал. Ты зачем убег с того места?

— Боязно там.

— Эх, боязно! Чай не в лесу. И меня не послушал. Хорошо я не бросил искать. Остался бы один — не больно гожа. Разве можно так делать? Дурал! Уговорились вместе ехать, надо держаться.

Шмыгнул Сережка носом от обиды, глаза кулаком потер.

— Ну, ладно, не плачь, я не сержусь. Вперед только так не делай. Ты маленько спал?

— Есть я хочу.

Мишка тоже есть хотел. Облизал губы языком, подумал:

— На моей шее будет сидеть.

Вслух сказал:

— Какой ты чудной, Сережка, терпеть не умеешь! Где я возьму хлеба теперь! Приедем в Ташкент, наедимся. Мало будет тебе, свою долю отдам. Разве мне жалко.

А у самого в мешке кусочек травяного хлеба из дому: утаить хотел. Товарища жалко, и себя не хочется обижать. Он, ведь, Мишка, хлопочет везде, ему и пищи больше надо.

Припомнил уговор — пополам делить — рассердился. Связал уговор по рукам и ногам — лучше бы не уговариваться. Вытащил кусочек, нехотя отломил немного.

— На, после отдашь. Теперь на тебе два куска моих. А где у тебя сумка с лаптем?

— На том месте осталась.

— Дурак! Во что теперь хлеб положишь?

Сережка отвернулся.

— Я не поеду в Ташкент.

— Зачем?

— Далеко больно.

— А домой как пойдешь?

— Дойду потихоньку.

— Иди, если не боишься. А таких товарищей я не люблю, которые пятятся. То ехать, то не ехать…

Долго молчали.

Кто-то кричал во сне, окутанный паром.

— Пошел, пошел! Наш поезд пошел!

Рядом мужик поднялся с огромной всклокоченной головой и тоже кому-то сказал:

— Все умрем! Ноги пухнуть начали у меня.

Представился Мишке Ташкент невиданный и два мешка с кусками. В одном мешке — белый хлеб, а в другом мешке — черный хлеб. В третьем мешочке — пшеница — фунтов десять. Это на семена. А пшеница, не как наша. Крупная! Глядит Мишкина мать в два мешка, от радости плачет.

— Ах, Миша, Миша! Какой ты хороший, сынок, заботишься об нас. Ляг маленько, усни. А вы, ребята не шумите.

Открыл Мишка глаза невидящие, опять закрыл.

Не знай, по крыше кто ходит, не знай, дождик шумит. Ладно, наплевать, спать больно хочется. Утром завтра можно узнать хорошенько. А вверху под самым потолком дерево качается сучками вниз. Запрокинулась назад Мишкина голова, а дерево яблоками увешано. Большие яблоки, по два кулака. Упало одно, прямо на Мишкину голову, а Мишке повернуться даже лень, руку за яблоком протянуть не хочется.

— Ладно, наплевать, спать больно хочется…

У Сережки во рту нехорошо.

Съел он кусочек, еще больше раздразнился. Вылизал десны языком, начал ногти грызть. Кишки так и ворочаются, инда саднит все брюхо. Увидал, спит Мишка, стал Мишкину сумку ощупывать.

— Нет ли хлеба спрятанного?

Нащупал кружку, подумал:

— Хлеб!

Обрадовался и напугался:

— Эх, проснется Мишка! Либо побьет, либо скажет: «как тебе не стыдно? Взял я тебя за хорошего, а ты жуликом заделался».

Держит Сережка Мишкину кружку в мешке, думает:

— А если я не весь съем?

— Все равно грех.

— Чай я не нарошно: есть хочется.

— Бери, если не боишься.

Запутались Сережкины мысли: и взять и не взять. И есть хочется и перед товарищем стыдно.