Читать «Там, где шумят михайловские рощи» онлайн - страница 32

Ох, тётенька! ох, Анна Львовна, Василья Львовича сестра! Была ты к маменьке любовна, Была ты к папеньке добра… Давно ли с Ольгою Сергевной, Со Львом Сергеичем давно ль, Как бы на смех судьбине гневной, Ты разделяла хлеб да соль. Увы! зачем Василий Львович Твой гроб стихами обмочил, Или зачем подлец попович Его Красовский пропустил.

Иногда вечерами Пушкин и Дельвиг отправлялись вместе в Тригорское, к «царицам гор» — так шутливо прозвал Дельвиг П. А. Осипову и её дочерей.

«Наши барышни все в него влюбились — а он равнодушен, как колода, любит лежать на постели, восхищаясь „Чигиринским старостою“», — писал Пушкин о Дельвиге брату.

«Смерть Чигиринского старосты» — отрывок из неоконченной поэмы Рылеева «Наливайко». Этот и ещё два отрывка из «Наливайко», напечатанные в «Полярной звезде» за 1825 год, Пушкин и Дельвиг читали и обсуждали. Талантливая поэма Рылеева накануне восстания декабристов приобретала особый смысл. Стихи её звучали пророчески:

Известно мне: погибель ждёт Того, кто первый восстаёт На утеснителей народа, — Судьба меня уж обрекла. Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода!

Такие стихи не могли не волновать.

В Петербурге ещё до ссылки Пушкина Дельвиг вёл «…очень опасные для него разговоры». Немало «опасных разговоров» велось, конечно, и в Михайловском. Недаром так встревожился Пушкин, когда вскоре одно из писем Дельвига не доставили в Михайловское: «…Я чрезвычайно за тебя беспокоюсь, — писал он другу, — не сказал ли ты чего-нибудь лишнего или необдуманного; участие дружбы можно перетолковать в другую сторону — а я боюсь быть причиной неприятностей для лучших из друзей моих».

Дельвиг уехал из Михайловского в двадцатых числах апреля. Он увёз с собою чёрную тетрадь с подготовленными к печати стихами Пушкина и вторую главу «Онегина».

Тепло и сердечно распростились друзья. Умчалась кибитка, замер вдали колокольчик…

Через полгода Пушкин в одиночестве праздновал 19 октября 1825 года — лицейскую годовщину. На дворе стояла осень.

Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле, Проглянет день как будто поневоле И скроется за край окружных гор. Пылай, камин, в моей пустынной келье; А ты, вино, осенней стужи друг, Пролей мне в грудь отрадное похмелье, Минутное забвенье горьких мук. Печален я: со мною друга нет, С кем долгую запил бы я разлуку, Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать весёлых много лет. Я пью один: вотще воображенье Вокруг меня товарищей зовёт; Знакомое не слышно приближенье, И милого душа моя не ждёт.